Изменить размер шрифта - +
Кочка опала, докатился запах вони. Я ощутил, как дыхание становится чаще, а сердце ускоряет бег.
Беольдр пустил коня прямо через гниль. Я заколебался непонятный страх сковал все тело. Конь тоже вздрогнул и запрядал ушами. Возникло знакомое ощущение, что некто рассматривает меня в огромную лупу.
Беольдр оглянулся уже за десяток шагов.
– Что? Не по себе?
Я заставил онемевшие колени ткнуть коня в бока.
– Да так... противно.
– Ничего, это только пятна, – сказал он холодно. – Это значит, какой-то дряни удалось закрепиться... Эх, сюда бы священника! Враз бы молитвой... А то и единым словом...
– Это дело демонов?
Я догнал его, наши кони тоже шли торопливо, временами переходя в галоп. Наконец впереди среди гнили блеснула зелень, кони ускорились еще, и мы влетели в зеленый живой лес, где в ушах сразу зазвенело от птичьего щебета, где запахло живицей, близкими медовыми сотами, свежей землей от кротовой кучи.
– Да, – ответил Беольдр. – Если они закрепятся, весь лес станет таким. А потом и не только лес.
С каждым шагом свет мерк, словно наступало солнечное затмение. Зеленые деревья вновь сменились сухими, мертвыми, а дальше вдоль тропы потянулись Кореженные гниющие заросли. Я не понимал, что за сила их так искалечила, ибо для того, чтобы вот так согнуть столетний дуб, надо травить его ядерными отходами лет тридцать, но, по Беольдру, еще год-два тому назад здесь было чисто.
Деревья изогнулись, как в жутком, застарелом ревматизме, ветви в болезненных наплывах, кора отвалилась, в прогнившей древесине зияют дупла, оттуда несет гнилью. Под ногами все то же темное месиво бывшее листьями, мхом, а теперь зловонная жижа, здесь живет своей жизнью, не отвердевая и не высыхая.
– Уже скоро, – сказал Беольдр напряженно, – Пусть кони отдохнут, а то нам может понадобиться вся их скорость. И сила.
– Придется драться?
– А то и удирать, – ответил он абсолютно серьезным голосом.
– И такое здесь бывает?
– Теперь – да.
Он тяжело слез с коня возле огромного ствола павшего дерева, а я поспешно начал сооружать костер. Тело ныло, жаловалось на железную скорлупу доспехов. Беольдр расседлал коней, подвязал к мордам сумки с овсом.
Пламя поднялось, охватило поленья, и сразу же темном лесу за кругом оранжевого света стало совсем черно, словно наступила ночь. Запах гнили усилился, потянуло болотным смрадом. Беольдр подошел, сел рядом... и тут же в полной тиши неестественно громко хрустнула ветка. Я чуть не подпрыгнул, а сердце заколотилось, как единственная монетка в копилке нетерпеливого ребенка. Роскошный костер уменьшился, огонь трусливо прижался к поленьям. Освещенный круг резко сузился, а в подступившей тьме блеснули горящие желтым, словно гнилушки, широко расставленные глаза.
За спиной характерно звякнул выдвигаемый из ножен рыцарский меч. Я напряг зрение, из мглы выступили смутные очертания существ, от вида которых бросило в дрожь. Лишь немногие на двух ногах, часть – на четырех, остальные же либо на множестве конечностей, либо вообще брюхом на гнилой земле, кто придвигается по-змеиному, кто как гусеницы, кто вообще невообразимо как. Нет двух одинаковых, полная свобода, полнейшая, и потому в моем черепе болезненно кольнуло какое-то странное противоречие.
Хаос – это свобода, освобождение, сперва от обязательной формы, потом вообще... от всего... Беольдр прошептал сзади:
– Сейчас бросятся... Но может быть, стоит упредить хотя бы парочку... твоей нечестивой штукой?
Я вздрогнул, за моей спиной яростный поборник формы, застывшего Порядка, Упорядоченности, Иерархии, строгой подчиненности... и я с ним... почему-то с ним...
Пальцы сорвали с пояса молот.
– Бей! – прошептал я. – Как можно сильнее!.. Убей как можно больше!
Молот пронесся. Мне показалось, что за ним остается инверсионный след.
Быстрый переход