Собрание решило, что следует объявить о сборе особой десятины по всем церквям, как во Франции, так и в Англии, на закупку оружия и снаряжения. Вскоре ее назовут «саладиновой десятиной». Короли и бароны принимали крест. Цвет креста указывал на область: у французских крестоносцев кресты были красными, у английских — белыми, зеленый обозначал Фландрию. Ко всему рыцарству было обращено торжественное увещевание, призывавшее покончить с междоусобицами и печься о благе христианства, то есть об освобождении Иерусалима.

* * *

Однако в это время вновь ожили разногласия между Францией и Англией, а в самой Англии отец с сыном опять перестали ладить друг с другом. Можно было ожидать беспорядков, и они не замедлили с появлением. В Пуату снова стало неспокойно: сеньоров края не слишком заботила участь Святой земли — в конце концов, там сидел этот Лузиньян, потерпевший целую череду поражений, по сути дела, подводивших черту под существованием Иерусалимского королевства. Если они и интересовались чем-то, так разве что взаимными распрями, которые возобновлялись, так и не успев толком стихнуть. Вновь составили заговор Эймар Ангулемский, Жоффруа Ранконский и Жоффруа Лузиньянский; подспудно ощущалось сочувствие мятежникам со стороны графа Раймона Тулузского, против которого Ричард воевал на протяжении двух предыдущих лет. За всем этим угадывались намерения Генриха II, всегда хотевшего обездолить Ричарда в пользу Иоанна и все время подыскивавшего к тому поводы: на его взгляд, с Ричарда довольно было и того, что он наследовал королевство Плантагенетов и верховную власть над всей страной.

Однако граф Пуату умел сопротивляться; к тому же он мог рассчитывать на помощь ордена госпитальеров, получившего от него немаловажные уступки: магистру английского отделения ордена Гирарду он предоставил на льготных условиях принадлежавший некоему Гийому Котрелю дом в Ла-Рошели, построенный в порту в очень удобном месте, на берегу океана. Госпитальерам очень кстати был этот выход к морю, чтобы доставлять в свои замки в Святой земле коней, сено и фураж для них и пшеницу для солдат гарнизона. Там, далеко за морем, в главной твердыне ордена, прославленной под именем Крак-де-Шевалье, готовились к отражению ударов Саладина. Ясно, что в Ла-Рошели, как и в Марселе, госпитальеров привлекали пристани и возможность создания перевалочных пунктов.

Впрочем, внимание Ричарда привлекала и будничная жизнь его доменов. Так, он устроил в Ла-Рошели общественную весовую и пожаловал ее некой женщине по прозванию Птит, то есть «Малышка», супруге Гийома Лежье, за что смотрители весов должны были ежегодно вносить в казну серебряный кубок, весом в одну марку; еще он дозволил Жоффруа Берлану, которому принадлежали кладовые на ярмарке в Пуатье, сдавать их внаем рыночным торговцам…

Между тем события все более запутывались. В том же 1188 году Ричард, который думал теперь прежде всего о крестовом походе (в Пуату он выпустил из темниц всех узников, пожелавших принять крест), ввязался в стычки, которые то здесь, то там провоцировал Раймонд VI Тулузский. Так, когда Ричард задержал одного из свиты тулузского графа, некоего Пьера Селена, Раймонд тотчас схватил двух рыцарей, возвращавшихся из паломничества в Сантьяго-де-Компостела, и предложил Ричарду обменять их на Пьера Селена. Ричард отказался, обратившись к королю Франции за посредничеством в этом деле, но тщетно. Поэтому пришлось отвечать на вызов с оружием в руках. Ричард взял Муассак и подошел к Тулузе на опасно близкое расстояние. На этот раз уже Раймонд обратился к Филиппу Августу, который напал на города в Берри: Шатору, Бюзансэ, Аржантон, Девру, Монришар.