— Я сказал, разве не потрясающе?

Послышалось несколько неуверенных возгласов:

— Конечно, профессор Лейтон.

Дело в том, что профессор Лейтон находил потрясающим все, что касалось математики. Его энтузиазм был неисчерпаемым. Хорошо было бы применить весь этот пыл к чему-нибудь полезному, например, к рифматическим дуэлям.

Студенты горбились за партами. То тут, то там виднелись белые юбки или брюки и серые свитера. Рифматисты. Откинувшись на спинку стула, Джоэл исподтишка рассматривал их, пока Лейтон продолжал описывать различные сечения конуса.

Рифматисты, или, как их еще называли, пыльники, изучали специализированные предметы в течение первого часа каждого занятия в рифматическом кампусе. Второй час они проводили вместе с обычными студентами в общих образовательных классах.

Джоэл всегда считал, что нелегко вдобавок к основным курсам усваивать еще и рифматические. Но в том, что рифматистам приходилось соответствовать более высоким стандартам, был смысл. В конце концов, их избирал сам Господь.

«Им и правда не стоит здесь находиться», — подумал Джоэл.

Он знал присутствующих рифматистов по именам, раз уж посещал с ними один и тот же предмет — стандартный курс математики, но на этом его знания о них исчерпывались. Но и это само по себе было важным.

Рифматика основывалась на принципах геометрии и тригонометрии, поэтому в рифматических курсах много времени уделялось углубленной арифметике. Пыльник мог оказаться на занятиях у профессора Лейтона лишь по одной причине — из-за неуспеваемости и необходимости повторить базовые формулы и фигуры.

Двое мальчиков, Джон и Люк, обычно сидели вместе в заднем углу класса с таким видом, словно предпочли бы оказаться где угодно, только не на математике в компании нерифматистов. Еще была девушка, Мелоди. Ее лицо, обрамленное рыжими кудряшками, Джоэл видел редко: большую часть занятия она проводила склонившись к тетради и что-то в ней рисуя.

«Может, получится что-то придумать и убедить одного из них позаниматься со мной? — подумал Джоэл. — Поучить меня рифматике?»

Взамен он мог бы помочь им с математикой.

— А теперь, — произнес профессор Лейтон, — вспомним формулы для треугольника! В этом году вы узнали много нового. Ваша жизнь никогда не станет прежней!

Если бы только Джоэлу разрешили посещать более сложный курс по математике. Но все продвинутые математические курсы изучались в рифматическом кампусе и были под запретом для обычных студентов.

В кармане по-прежнему лежало письмо к Фитчу. Джоэл взглянул на него, пока профессор Лейтон писал мелом формулы на доске. Ни одна из них не ожила, не зашевелилась, не повела себя каким-то необычным образом. Лейтон не был рифматистом. Для него, для Джоэла, да и почти для любого человека доска оставалась просто доской, а мел — всего лишь очередной письменной принадлежностью.

— Ничего себе, — восхитился профессор, обозрев список формул. — Я упоминал, насколько они потрясающие?

Кто-то из студентов застонал. Лейтон обернулся, улыбаясь сам себе.

— Что ж, полагаю, вы все ждете не дождетесь летних факультативов. И я вас не виню. Но сегодня вы здесь, поэтому доставайте тетради, займемся проверкой домашней работы.

Джоэл моргнул и ощутил внезапный прилив тревоги. Домашняя работа. Мать даже спросила, задали ли им что-нибудь. Он пообещал, что все сделает, но отложил задание на потом, решив разобраться с ним позже… во время перерыва.

А сам вместо этого отправился на лекцию к Фитчу.

«О, нет…»

Лейтон продвигался по рядам, заглядывая каждому студенту в тетрадь. Джоэл медленно вытащил свою и открыл на нужной странице. Десять задач, нерешенные и позабытые. Лейтон подошел к его парте.