Но запомните ту убежденность, которая сейчас прозвучала в вашем голосе. Очень хорошо. Очень: по-судейски. Завтра вы предъявите Савичу обвинение, его отправят в изолятор и не выпустят до самого суда. Вы сумеете провести слушание таким образом, чтобы ни он, ни его адвокат Стэн Адамс и слова не могли вставить. Ни присяжные, ни заранее подготовленные ходатайства, ни перерывы на то, чтобы справить нужду, им не помогут. Вы меня поняли?
— Никаких проблем, — мягко ответил Като.
— Вообще-то одна проблема есть, — сказала Диди, бросив тревожный взгляд на Хэтчера. — Наш свидетель не самый надежный…
— Надежный — и точка, — обрубил Хэтчер. Диди ничего не ответила. — У нас есть свидетель. Мы можем отправить Савича за решетку, если один-единственный раз вы поможете нам, а не этому ублюдку. И не вздумайте объявлять заседание неправомочным, даже если присяжные в зале суда будут читать газеты или смотреть спутниковое телевидение по своим мобильным телефонам. Меня удовлетворит только обвинение и приговор, которые упекут его в тюрьму до конца жизни. А если вдруг присяжные расщедрятся на смертную казнь — я плакать не буду.
Судья посмотрел на Диди, потом на Хэтчера. И хотя он терпеть не мог детектива, сейчас готов был его расцеловать. Этот расшумевшийся кретин не догадывался, что поможет ему решить наболевшую проблему: порвать с Савичем, не опасаясь его мести.
В последнее время он пришел к выводу, что их отношения исчерпали себя. Они принесли ему огромные деньги, больше, чем он может потратить за всю свою жизнь, — конечно, выйдя в отставку, судья очень постарается проверить справедливость этого утверждения.
Хотя когда они заключали свой договор, деньги были для него не главным, его привлекала скрытность и тайна. Риск быть пойманным. Ему нравился этот бесконечный флирт с опасностью.
Но все стало чересчур просто. Восторг поблек. Минусов в их отношениях накопилось столько, что никакой риск их уже не оправдывал. А попытавшись разорвать их, он подвергал свою жизнь опасности. Отношения всегда разрывал Савич, а его партнеры — никогда.
Савич проведет остаток жизни в тюрьме, может быть, его даже казнят. И кто станет слушать его рассказы о продажных судьях, если вдруг он вздумает выдать Като? Любой приговоренный к смерти пытается утопить кого-либо из своих врагов. Поэтому их показания ничего не стоят, особенно если они направлены против судьи, который вынес им приговор.
Изо всех сил стараясь держать себя в руках, судья поклялся:
— Савич получит то, что заслужил. Я за этим прослежу.
Хэтчер посмотрел ему прямо в глаза, словно хотел убедиться в его честности, затем повернулся к детективу Боуэн и удовлетворенно кивнул. Не говоря ни слова, она в три приема развернула машину и поехала обратно к зданию суда.
И хотя его мошонка разрывалась от боли, Като был готов запеть в полный голос.
Приемная была пуста. Кении нигде не было видно.
Дверь в кабинет Савича была приоткрыта, темноту в нем рассеивала лишь маленькая настольная лампа, отбрасывавшая круг света на письменный стол. Прилизанная голова Савича склонилась над документами. Неестественная прямизна пробора казалась вырезанной скальпелем.
Почувствовав чужое присутствие, он сунул руку под стол, где был спрятан пистолет. Потом поднял голову и посмотрел на своего нежданного гостя.
Его блестящие глаза удивленно расширились, но он быстро овладел собой. Голубизна взгляда вновь стала непроницаемой. Именно таким многие видели его перед тем, как распрощаться со своей жизнью.
— Я услышал лифт, — сказал он, — и решил, что это Кении.
— Разве я похожа на Кении?
Савич улыбнулся, на смуглом лице ярко блеснули белые зубы.
— Твое чувство юмора ничуть не изменилось. |