|
Только свадьбы и похороны проходят так же, как и в давние времена, соблюдаются все обряды и церемонии, хотя не всегда одинаково пышно. Не всем по карману ведающий свадебным и похоронным обрядом, ударные музыкальные инструменты, свадебный паланкин или погребальные покрывала. Для выноса покойника делают бумажные фигурки – сосновых журавлей и сосновых львов; для свадебной церемонии – фигурки людей, паланкин, лошадей. Свадьбу тоже празднуют со всеми положенными аксессуарами, с двадцатью четырьмя музыкальными инструментами. Устраивают, как и прежде, торжественные шествия по улицам, создавая иллюзию, что все так же, как было в прежние добрые времена. Жизнь Сянцзы была теперь тесно связана с этими церемониями и обычаями: то он нес над кем-нибудь зонт, то траурные полотнища или венки на похоронах. Он не испытывал радости на свадьбах и не плакал на похоронах. Он мерял шагами улицы ради нескольких жалких медяков. Надевая зеленую рубаху или длиннополый голубой халат, он хоть на время прикрывал свои лохмотья и выглядел немного приличнее. Он даже брился, если обслуживал какую-нибудь знатную персону, надевал сапоги, словом, полностью приводил Себя в порядок. Болезнь все время напоминала о себе и особенно мучила как раз в те моменты, когда Сянцзы нес флаг или траурное полотнище, так что он с трудом, тащился по улицам. Даже эту нетрудную работу Сянцзы выполнял кое-как. Давно прошла его золотая пора. Когда-то любое дело у него спорилось, словно по мановению волшебной палочки, а теперь что? Такой верзила, а хватает флажок или какое-нибудь маленькое траурное полотнище – вместо того чтобы нести красный зонт или большой транспарант с надписью «тишина». Он мог сцепиться со стариком, с ребенком, даже с женщиной. Себе в убыток ничего не делал. Даже с легкой ношей шел согнувшись, низко опустив голову, жуя подобранный с земли окурок, едва волоча ноги. Все останавливаются – он идет вперед. Продолжают двигаться – он останавливается, словно не слышит ни ударов гонга, ни команд. Он все время выбивался из ряда, шел, как во сне, погруженный в свои думы. Барабанщик, одетый в красное, с шелковым флажком в руке, поторапливал идущих и то и дело ругал Сянцзы: – Эй, ты, выродок!… Я тебе говорю, Лото! Держи равнение, мать твою так! Но Сянцзы будто не слышал. Барабанщик толкал его своей колотушкой, Сянцзы таращил глаза, обводил всех тусклым взглядом, ни слова не говорил, уставившись в землю в поисках окурка. Когда-то порядочный, гордый, целеустремленный, он видел прекрасные сны, мечтал о лучшей жизни для себя… Не счесть покойников, которых похоронил Сянцзы, но кто знает, где сам он закончит дни свои, где найдет успокоение его несчастная душа? Он был типичным порождением больного общества и, одинокий, шел к своему концу… |
