— Вот и отдал, — сказал Зеев. — Дурак.

Марк посмотрел на Зеева странным взглядом — слишком много в этом взгляде смешалось разнородных эмоций, Зеев не сумел разобраться, какая была главной. Неважно.

— Пойду к Далии, — сказал он. — Сейчас, ясное дело, объявят комендантский час, могу не успеть… Надеюсь, следующая акция состоится в срок.

— Завтра обсудим, — уклончиво отозвался Марк. — Не мы с тобой ведь решаем…

Далия Шаллон, мать Аркана, была историком. Молодая еще женщина, лет сорока пяти, не красавица, но очень мила, как любил говорить ее муж Шай, благословенна его память. Она тоже смотрела телевизор, ждала сына с работы, Аркан, как всегда, опаздывал, Далия к этому привыкла и еще не начала волноваться.

Зеев не стал проходить в салон, остановился у двери. Дверь оставил открытой, и в спину дуло.

— Да проходи ты, — пригласила Далия. — Я женщина нерелигиозная, мне можно.

— А мне — нет, — сказал Зеев и решил покончить с заданием сразу. — Ты смотрела «Взгляд»?

— Италийский? Смотрела. Работа «Каха»?

— Нет, это мы, «Бней-Иегуда». Я и Аркан.

Далии понадобились три секунды, чтобы осмыслить сообщение. Она, в отличие от самого Зеева, поняла его целиком, со всеми нюансами и скрытыми от Зеева смыслами. Он подумал даже, что она ожидала от своего сына чего-то такого. Далия опустилась в кресло, закрыла глаза, лицо стало белее стены, но, когда Зеев сделал шаг вперед, она предостерегающе подняла руку, и он остался у двери.

Он не знал, сколько прошло времени — может быть, час. Далия, не открывая глаз, сказала:

— Уходи. Ты не виноват, я знаю, но уходи. Я хочу побыть одна.

— Я скажу Хае, чтобы…

— Скажи Хае, что я не хочу никого видеть, пусть она позаботится об этом.

Потоптавшись на месте, Зеев повернулся, чтобы уйти, и Далия сказала ему в спину:

— Никогда нельзя смешивать личные беды с бедами народа. Никогда. Он был неправ.

Она говорила о своем сыне, будто читала главу в учебнике истории — том самом, что написала несколько лет назад для еврейских средних школ.

Зеев вышел и закрыл дверь.

Утренние италийские газеты были заполнены огромными заголовками и фотографиями, бьющими на жалость. Зеев из дома не выходил, потому что по улицам Перуджи расхаживали военные патрули, смотрел телевизор, где первые полосы газет демонстрировались крупным планом. Позвонил Арону Московицу и спросил, что происходит с романским телевидением и газетами.

— Что всегда, — отозвался Арон, и Зеев так и увидел, как старик усмехается в бороду. — Закрыто. В наш век информации это просто бессмысленно. Кстати, комендантский час кончается в полдень, и на два часа назначено заседание. Изволь явиться.

— Сколько их там было? — спросил Зеев. — Я так и не слышал окончательного числа.

— По последним данным — сорок восемь. Подробности — когда встретимся.

— Аркана жалко, — сказал Зеев.

— Не опаздывай, — отозвался Арон, не отреагировав на реплику. Конечно, для него Аркан — богоотступник, религия не прощает самоубийц, жизнь еврея принадлежит Ему, и никто не может распоряжаться ею самостоятельно. Это так. Но все равно жалко.

Подвели итоги.