Виссарион Белинский. Римские элегии. Сочинение Гете. Перев. А. Струговщикова
РИМСКИЕ ЭЛЕГИИ. Сочинение Гете. Перевод А. Струговщикова. С.-Петербург. В тип. Е. Фишера. 1840. В 8-ю д. л. 60 стр.
Вот еще другое явление литературного мира, которое так же радует истинного любителя и знатока искусства, как и роман г. Лермонтова, хотя и принадлежит совершенно к другой сфере творчества, другому небу и другой стране. Но они оба изящны – и вот их сходство. Одно оригинальное произведение, другое переводное; оба они бесконечно выше всего, что вышло в продолжение нескольких лет из-под станков русских типографий.
«Римские элегии», произведение юности Гете[1 - Белинский повторяет здесь ошибку, допущенную в его ранних статьях: «Римские элегии» написаны не молодым, а зрелым Гете (в 1788 г.).], принадлежат к роскошнейшим плодам его творческой деятельности, к самым фундаментальным опорам его поэтической славы. Кроме того, они относятся к тем из его созданий, которые наиболее характеризуют его объективный гений. В те лета жизни, когда пожирающая эксцентрическая деятельность субъективного гения Шиллера изнемогала в борьбе с внешним миром, – спокойный, созерцательный, сосредоточенный гений Гете, под счастливым небом Италии, на лоне прекрасной природы, посреди памятников древнего искусства, роскошно упивался действительностию, вполне переживал греческий период жизни и в пластических, античных образах священной эллинской музы передал человечеству этот поэтический период своей жизни. Таково значение гения: его частное, его личное есть общее всего человечества. И вот почему я, это несносное слово в устах всякого другого, так важно, так глубоко знаменательно в устах великого поэта. Только невежды могут говорить, что «Римские элегии» – шалость гения. Странные люди! в чем у них мерка изящного? Они вешают его пудами, меряют аршинами, словно безграмотные книгопродавцы, которые, покупая у авторов рукопись, прежде всего пробуют на руке ее тяжесть и считают число листов. Для них «Россиада» Хераскова выше лирического стихотворения Пушкина, потому что больше. За недостатком внутреннего ясновидения, они осматривают глазами, забыв, что глаза есть и у быков, да еще пребольшущие, а внутренние чувства только у человека…
В одной из следующих книжек «Отечественных записок» читатели найдут особую статью о «Римских элегиях», которые представляют собою такой обширный и важный предмет, что его нельзя обсудить в рецензии газеты[2 - Статью о «Римских элегиях» критик написал в 1841 г. (см. наст. изд., т. 4).]. Теперь же мы только скажем, что перевод, если не равен подлиннику, то вполне достоин его. Строгая критика справедливо осудит неровность, шероховатость и неловкость некоторых стихов в переводе г. Струговщикова; но она же должна отдать ему справедливость в том, что он удивительно верно передает дух подлинника, передает именно то, что есть его сущность, жизнь, тот букет, который составляет характер и достоинство хорошего вина и которым можно называть невидимую жизнь, веющую в художественных созданиях и неуловимую ни для какого выражения на человеческом языке. Сверх того, и самые стихи г. Струговщикова большею частию пластичны, исполнены гармонии, а образы почти везде грациозны и благоуханны[3 - Переводами А.Н. Струговщикова из Гете Белинский заинтересовался еще в 1838 г. «Если Вы знакомы с Струговщиковым, – писал он И. И. Панаеву 10 августа 1838 г., – то попросите у него чего-нибудь для меня…» 11 октября того же года Панаев отвечал Белинскому: «Струговщиков с первой почтой пришлет Вам своих переводов; он весьма рад услужить Вам этим…» («В. Г. Белинский и его корреспонденты». М., 1948, с. 200). 22 февраля 1839 г. Белинский писал Панаеву: «Надеюсь еще сойтись с г. |
