Зандель. Если бы можно было хоть поговорить с Занделем, но болезнь удручает его и изолирует от всех до такой степени, что он не хочет видеть никого и ни в коем случае. Я знаю, что проблема Занделя разрешится так, как это легко себе представить. Это и будет завершением моего романа, завершением очень грустным, но сама жизнь, а не я, наложит эту печать смерти на мое произведение.

Безусловно, депрессия Клариссы (на сей раз речь идет не о меланхолии, а о самой настоящей черной депрессии, а вернее — о глубочайшем отчаянии) побудила ее ехать в Африку и лечить там больных СПИДом — вот самое умное решение, какое она могла только принять в своей ситуации. После того как у нее была связь с этим вульгарным типом, она одна несет ответственность за свою судьбу, и я ничем не могу ей помочь. А если бы мог, помог бы? Не знаю и думать об этом не хочу.

Я наполнил страницы литературным вымыслом, но это, к сожалению, не вымысел, а реальная действительность, которая в очередной раз превзошла и перечеркнула мое воображение и теперь навязывает свои условия, свои ритмы, свои сроки и, как ветер-корсар, все уносит с собой. После смерти Занделя начну ждать смерти женщины, которую я люблю, хотя она мне изменила так пошло. Я понял, что можно любить, страдая, но это ничего не меняет, так как мы все уже потерпели поражение.

Говоря по правде, я бы хотел, чтобы мой роман никогда не обрел финала, а он обретет сразу два: один в Риме, другой в Мозамбике.

~~~

Есть еще один возможный финал этой книги. Может случиться так, что автор испытает угрызения совести, ибо его история завершится плохо для его персонажа. В жизни тоже бывает так, что дорогим тебе людям уготована плохая судьба. Но в романе автор находится в счастливом положении, он властен с помощью нескольких слов примчаться на помощь к своему герою или, вернее, к такому человеку, как Кларисса, которая после стольких страниц теперь ему дорога, несмотря на свое разнузданное и недостойное поведение. В отредактированном тексте на совести автора остается наказание Африкой, хотя жизнь ей я все-таки спас.

Джано

«Сначала этика, потом наука». Не этот ли путь я должен пройти, решив написать роман? Этика побуждает меня уважать болезнь Занделя, а работа над книгой показывает, что его жизнь — это всего лишь помеха и что поэтому в жизни нет ничего заслуживающего уважения.

Теперь и Кларисса верит, что попала в объятия смерти, и не разыгрывает больше обычную супружескую комедию, а с головой ушла в трагедию. Вот тут я не хочу писать о ней ни строчки, кроме, пожалуй, финала книги. Она не заслуживает такого внимания. А главное, я не хочу признаваться, что болезнь Л. Н. — моя выдумка.

Деконструктивная Урбанистика имеет отдаленную перспективу, тогда как роман развивается в довольно коротком промежутке времени и в какой-то момент должен увенчаться финалом. Реальная действительность бесконечна, а время повествования ограниченно. Вот в чем проблема Дзурло и Занделя, который все не решается умереть, и проблема Мароции и Клариссы, которая совсем перестала со мной разговаривать и только сообщила, что намерена ехать в Африку лечить больных СПИДом с «Врачами без границ». Причем ехать намерена тотчас. Потом закрыла глаза и сказала мне ужасную вещь: «А теперь прошу меня забыть».

Африка будет для нее справедливым наказанием за ее умственную и сексуальную распущенность, станет ее искуплением за вульгарную измену — недостойную ее и мучительную для меня. А когда она убедится, что не больна, пусть сама решит, что делать ей со своей жизнью.

Стоит сентябрь, мягкий и светлый, как все римские сентябри. Листья лип и платанов желтеют, пока держатся на ветвях, но скоро при легком дуновении ветерка начнут опадать. Воздух кажется промытым. Я дышу, и это хорошо: значит, я жив и у меня еще есть желания.