Она ничего не ответила, потому что в этот момент к нам подошел Уго, держа в руках штуку хлопчатобумажной ткани; разворачивая ее с обычным шелестом, он сказал:

— Это как раз то, что вам нужно, синьора.

И по глазам Грации я понял, что она по уши влюблена в него. Еще бы, черт возьми! — красивый мужчина, сильный, молодой и вдобавок ко всему табу.

Я не говорю нет

_{Перевод Т. Блантер}

Чтобы вы поняли характер Аделе, я расскажу вам хотя бы о том, что произошло у нас в первую брачную ночь. Ведь, как говорится, по утру судят, каков будет день.

Итак, после ужина в ресторане за Тибром, после тостов, стихов, поздравлений, после объятий и слез тещи мы отправились в нашу квартиру, которая помещалась над моей скобяной лавкой на виа дель Анима. Мы стали супругами, и оба немного стеснялись друг друга; когда мы вошли в спальню, я начал с того, что снял пиджак, и, вешая его на спинку стула, сказал, чтобы сломать лед молчания:

— Говорят, это приносит счастье… ты заметила… за столом нас было тринадцать человек.

Аделе сбросила новые туфли — они жали ей — и стояла возле шкафа, смотрясь в зеркало. Она ответила обрадованно, как будто мои слова помогли рассеять ее смущение:

— По правде говоря, Джино, нас было двенадцать… десять гостей да нас двое — двенадцать.

Еще тогда, в ресторане, собираясь сделать заказ, я сосчитал присутствовавших — нас было ровно тринадцать, помню даже, как я сказал Лодовико, одному из шаферов:

— Знаешь, нас тринадцать человек. Как бы это не принесло нам несчастья.

А он ответил: — Нет, это, наоборот, к счастью…

Я сел на край постели и, снимая брюки, спокойно проговорил:

— Ты ошибаешься… нас было тринадцать. Я сразу обратил на это внимание и сказал Лодовико.

Аделе ответила не сразу, потому что в это время снимала платье через голову и до пояса была закутана в него. Но едва высвободившись и не успев даже перевести дух, она с живостью возразила:

— Ты неправильно сосчитал, на улице нас было тринадцать, а потом Мео ушел, и нас осталось двенадцать.

Я уже был в одних подштанниках и, не знаю почему, вдруг разозлился:

— Какого черта — двенадцать! И при чем здесь Мео, когда я говорю, что считал всех в ресторане!

— Ну, значит, — сказала она, направляясь к шкафу, чтобы повесить платье, — когда ты считал, ты уже выпил лишнего, вот и все.

— Кто это выпил лишнего? Да я выпил не больше двух бокалов, считая и шампанское.

— Короче говоря, — сказала она, — нас было двенадцать… а ты не помнишь этого потому, что и сейчас еще пьян и память тебе изменяет.

— Это кто пьян? Нас было тринадцать!

— А я тебе говорю, двенадцать!

— Тринадцать!

— Двенадцать!

Мы уже разговаривали, стоя друг перед другом посреди комнаты — я в подштанниках, а она в сорочке. Схватив ее за руку, я заорал ей прямо в лицо:

— Тринадцать!

Но потом вдруг спохватился, попытался обнять ее и сказал шепотом:

— Какое это имеет значение: тринадцать или двенадцать… поцелуй меня…

А она, упав на кровать и не уклоняясь от поцелуя, в тот самый момент, когда мои губы встретились с ее губами, прошептала:

— Да, но нас было двенадцать.

Тут я выскочил на середину комнаты и завопил:

— Хорошенькое начало! Ты моя жена и должна меня слушаться… если я говорю, что нас было тринадцать, значит, так оно и есть, и ты не должна спорить со мной!

Тогда она вскочила с кровати и тоже закричала изо всех сил:

— Да, я твоя жена, вернее, буду твоей женой… но нас было все-таки двенадцать!

— Нас было тринадцать, вот тебе! — и у меня сорвалась первая звонкая, увесистая оплеуха.