— Ты понимаешь, что о тебе говорят?

— Я ни разу не слышала.

— Однажды ты в самом деле станешь моей женой, — сказал Сфорца. — Я считаю своим долгом напомнить тебе, что этот день наступит. И прошу тебя реже встречаться со своими братьями.

— Они никогда не согласятся, — ответила Лукреция. — Если бы я и хотела этого.

Из-за двери послышался смех, и в комнату вошли оба брата. Они стали рядом, расставив ноги, но не их очевидная сила и мощь вызвали чувство тревоги у Сфорца. Он ощущал, что есть что-то неуловимое, чего он должен бояться, и любой человек, сделавший этих юнцов своими врагами, будет жить в вечном страхе за свою жизнь.

Они не произнесли ни одного ругательства, и Джованни подумал, что было бы лучше, если бы они дали волю своему гневу. Оба брата улыбались.

— Этот человек женился на нашей сестре… До меня дошли слухи, что он против нашего присутствия в ее доме, — сказал Джованни и коснулся рукой меча.

— Ему следует вырвать язык за такое чудовищное предложение, — медленно проговорил Чезаре.

— И непременно дождется этого, — добавил первый, наполовину вынув меч из ножен и опустив его обратно. — И кто же он такой?

— Слышал я, что он незаконный сын тирана из Пизаро.

— А Пизаро — где это?

— Небольшой городишко на побережье Адриатики.

— Нищий… или чуть богаче, да? Я помню, что он явился на собственную свадьбу, напялив на себя взятые напрокат драгоценности.

— Что мы с ним сделаем, если он станет проявлять дерзость?

Джованни Борджиа мягко улыбнулся:

— Он не станет плохо себя вести, брат мой. Он, может быть, нищий; в том, что он ублюдок, сомневаться не приходится, но он не такой уж дурак.

После чего они засмеялись и направились к двери.

Лукреция и Сфорца слышали, как они смеются, шумно удаляясь. Девочка подбежала к окну. Странное зрелище — видеть братьев, идущих рядом, словно они друзья.

Сфорца так и остался стоять на том самом месте, где застали его братья. Пока они разговаривали, он просто не мог пошевелиться, так было сильно ощущение охватившей его тревоги.

Лукреция отвернулась от окна и теперь смотрела на мужа. Ее глаза светились сочувствием — сочувствием к нему. Впервые с тех пор, как она увидела его, у Лукреции в душе шевельнулось какое-то чувство к нему, так же как у него — к ней.

Он догадался, что она слишком хорошо понимает, какое недоброе начало таится в ее братьях.

— Мы заставим этого глупца дважды подумать, прежде чем он станет говорить о нас с таким неуважением, — сказал Чезаре.

— Ты заметил, как он струсил? — с улыбкой произнес Джованни. — Говорю тебе, что я едва удержался, чтобы не вынуть меч и не проучить этого наглеца.

— Ты проявил большую выдержку.

— Ты тоже.

Джованни искоса взглянул на Чезаре. Потом сказал:

— На нас странно поглядывают, ты не замечаешь?

— Мы редко появляемся, идя вот так дружески вместе. Потому и смотрят.

— Прежде чем ты снова начнешь ругать меня, позволь сказать мне следующее: бывают моменты, когда мы должны держаться друг друга. Иногда все Борджиа вынуждены так поступать. Ты ненавидишь меня за то, что я любимец отца, что я герцог и что у меня есть невеста. Невеста далеко не красавица, если это может тебя в какой-то мере утешить. У нее длинное лошадиное лицо. Ты стал бы за ней ухаживать не больше, чем я.

— Я бы согласился взять ее и титул герцога в обмен на мой сан архиепископа.