Разум её пошатнулся: ей стало казаться, что все, кто смотрит на неё, желают её сглазить. Она впала в такую тоску, что не только отказывалась беседовать с кем-либо, но и почти не виделась со своей госпожой <…>.
Известие, что супруг решил отделаться от неё и уже подумывает о новой женитьбе на мадемуазель де Вандомм, добила её окончательно. Поначалу маршал скрывал свои намерения, нанося ей краткие визиты по вечерам и одаривая маленькими подарками <…> Однако в конце концов он почти совсем перестал её навещать, тем более что уже не зависел от неё, и оба они воспылали такой ненавистью по отношению друг к другу, что общались не иначе, как взаимными проклятиями, — скрытый знак несчастья, которое должно было свалиться на их головы.
Они были бы счастливы, если бы прожили в согласии и любви, если бы супруг благосклонно внимал советам жены, внушающей ему, что он поднял слишком большой парус для их маленького судёнышка, и был бы способен спуститься с небес, куда взлетел из самых низов <…>.
Однако Господь, узревший в их поступках соблюдение ими собственных интересов вместо службы государыне, пожелал, чтобы эти тщания стали причиной того, что их общее благо оказалось разрушено, а жизнь обоих оборвалась.
Думали, что преследование вдовы маршала должно было завершиться вместе с гибелью несчастной; однако сколь сложно измерить незаконно приобретённую власть, столь же трудно развеять злобу по отношению к той, которая превратилась из служанки в госпожу».
Зададимся вопросом: а была ли Леонора Галигаи полностью невиновной? Конечно же нет. Невинны только младенцы и святые. Но и те, кто желал её смерти и потом обогатился за её счёт, были виновны в ещё большей степени.
Супругу Кончино Кончини приговорили к смерти, обвинив в страшных преступлениях, но она не была преступницей перед законом, и приговор, вынесенный ей, покрыл позором её судей. Она же встретила смерть с удивительным для женщины мужеством. Уже на эшафоте у неё спросили, каким колдовским путём она подчинила себе королеву. На это осуждённая гордо ответила:
— Превосходством, которое существо, сильное духом, всегда имеет над другими…
Лишь после физического устранения Кончино Кончини и Леоноры Галигаи наступило настоящее правление Людовика XIII. При этом он не мог не понимать, что его мать не должна вечно оставаться под домашним арестом в Лувре. Это было опасно, ибо её сторонники (а их ещё оставалось немало) только и ждали сигнала, чтобы приступить к активным ответным действиям, грозившим ввергнуть страну в кровопролитную гражданскую войну.
Как мы уже говорили, много раз королева-мать пыталась встретиться с Людовиком XIII, но каждый раз натыкалась на отказ. Аналогичным образом ей отвечали и по поводу свидания с Анной Австрийской, через которую Мария Медичи надеялась хоть как-то воздействовать на сына-короля.
Людовик XIII. Художник П.П. Рубенс
Герцог де Люинь бдительно следил за тем, чтобы королева-мать не имела никаких контактов с внешним миром.
От юного и мягкотелого короля можно было ждать любой слабости, а посему его фаворит предпринял всё возможное для того, чтобы Марию Медичи удалили из Парижа. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон.
Король охотно согласился с доводами герцога де Люиня и, придя к матери, с порога заявил ей:
— Мадам, я пришёл сюда, чтобы проститься с вами. Я хочу уверить вас, что буду о вас заботиться, как сыну должно заботиться о матери. Но я желал бы избавить вас от заботы и дальше участвовать в моих делах. Таково моё решение. В моём королевстве не будет иных правителей кроме меня…
Спорить было бесполезно. Мария Медичи, с трудом скрывая свой гнев, быстро сошла по лестнице Лувра во двор, где её уже ожидала карета. Вернее, не одна, а целых три, ведь её свита была многочисленна: статс-дамы, фрейлины и т. |