– Не можем, – сквозь зубы сказал он и незаметно врезал Артисту по печени. Ну, этот прием со школьником прошел бы, но не с Артистом. Он усилием мышц блокировал удар и завопил:

– Так почему же об этом никто не говорит?! Никто ни слова не сказал?! Выступи и скажи, мужик! Тебе миллионы спасибо скажут! Я бы сам сказал, но язык у меня не с той стороны подвешен! Давай, скажи!

И начал потихоньку оттирать Егорова не столько к трибунам, сколько от меня.

– Отцепись, не мешай слушать! – попробовал огрызнуться Егоров.

– Да чего там слушать, мы это уже миллион раз слушали, – завопил Артист. – Ты про дело скажи, про дело!

А сам все оттирал его к трибуне, подальше от меня.

И тут терпение Егорова лопнуло. Он врезал Артисту по почкам так, что нормальный человек валялся бы, корчась от боли, минут двадцать. Артист и такой удар умел блокировать, но это выглядело бы подозрительным, поэтому Артист схватился за бок и спросил:

– Драться хочешь? Я к нему с открытой душой, а он… Ну, сука! Я тебе как русский человек русскому человеку!

И заехал Егорову в ухо со всего размаха. Это притом, что Артист умел убить человека всего одним движением пальца.

К дерущимся кинулись дежурившие на площади милиционеры. Но Егоров остановил их:

– Все в порядке, ребята. Маленькие идеологические разногласия. Мы их уже уладили. – И обратился к Артисту за подтверждением:

– Точно?

А поскольку тому никак не улыбалось покинуть площадь в самый решающий момент, он радостно подтвердил:

– Ребята, все о'кей. Это немцы на симпозиумах спорят. А мы, русские, привыкли решать проблемы по‑простому, по‑нашенски. Извини, друг, немного погорячился. Со всяким бывает, верно? Очень уж тема для меня больная. Как подумаю – спать не могу. Не веришь? Жену спроси. Пойдем, сейчас и спросишь, они на том конце площади в кафе‑мороженое! Пошли‑пошли, заодно и познакомишься! И врежем по соточке. Одному мне она не даст, а с другом – как можно не разрешить?

– В другой раз, – попытался отказаться Егоров, но тут Артист напер с таким добродушием и доброжелательством, что я даже слегка посочувствовал Егорову: отвяжись от такого. Егоров, конечно, не просек ситуации: если после двух таких ударов его противник все еще стоит на ногах и даже что‑то болтает, уже одно это может навести на серьезные размышления. Егорова не навело, из чего я с чувством глубокого и полного удовлетворения заключил, что его мысли заняты совсем другим.

И даже знал чем.

Я подал незаметный сигнал Артисту, чтобы он оставил Егорова в покое – все же не Смоктуновский, может и переиграть. А если Егоров хоть что‑нибудь заподозрит – кранты. Артист переключил внимание на остальных слушателей, какой‑то половиной мозга не выпуская из зоны внимания меня и Егорова.

– Да здравствует свобода!

– Да здравствует демократическая Россия!

Это были последние слова в выступлении губернатора.

«Готовность – ноль».

Единственное, что меня сдерживало, – жесткий приказ Столярова. Я видел, как отошел к перильцам и закурил губернатор. Я видел, как на мгновение отвернулся Миня, стоявший в первом ряду – как раз метрах в восьми против того места, где курил Хомутов. Я прекрасно представлял, что он в это время под своей курточкой делает – взводит курок «беретты». И в то самое мгновение, когда Миня вновь повернулся к трибуне и я готов был увидеть в его руках «длинную девятку» или хотя бы «макарку», какой‑то человек в сером плаще и в приплюснутой кепке каким‑то неуловимым движением оказался на постаменте рядом с губернатором, при этом фигура его полностью прикрывала губернатора.