– Как не позволишь мерзавке утащить ее сатанинское отродье в Лондон.

Джессика кивнула.

Он оперся о стол и уткнулся взглядом в ковер.

– Видимо, тебе не приходит в голову, что ребенок может хотеть остаться с матерью. Что такой поворот событий может… – Он ударил рукой о край стола, не находя слов.

Джессика знала, что он говорит о себе. Уход матери его опустошил, и он не оправился от этого до сих пор.

– Я знаю, для него это будет травма. Я просила его мать подготовить его. Я предложила ей такое объяснение: там, куда она едет, мальчику жить опасно, и лучше она оставит его здесь, где он будет всем обеспечен.

Дейн бросил на нее быстрый взгляд и тут же отвернулся.

– Я хотела бы, чтобы это было правдой, – сказала Джессика. – Если бы она его любила, она не подвергла бы его такому риску. Она на первое место поставила бы его благополучие, как сделала твоя мать, – рискнула добавить Джессика. – Она не потащила ребенка за собой в опасное плавание, не уверенная, что сможет его содержать, если, конечно, он перенесет путешествие. У нее было трагическое положение, ее можно только пожалеть. А Черити Грейвз… что ж, она в некотором смысле ребенок.

– Моя мать – трагическая героиня, а Черити Грейвз – ребенок, – сказал Дейн. Он оттолкнулся от стола, обошел его, но пошел не креслу, а к окну и стал в него смотреть.

Джессика заметила, что гроза утихает.

– Черити хочет наряжаться, хочет, чтобы все мужчины обращали на нее внимание, – сказала она. – С ее внешностью, мозгами и шармом, а он у нее есть, надо признаться, она могла бы быть знаменитой лондонской куртизанкой, но она слишком ленива, слишком отдается моменту.

– Однако это существо нацелилось на мою икону, которую никогда не видело. О существовании которой узнала от деревенского дурня, который услышал от кого-то, кто, в свою очередь, узнал от наших слуг. И все-таки она уверена, что икона стоит двадцать тысяч фунтов. Такая сумма, она сказала, единственное встречное предложение, которое ты можешь сделать, и лучше в соверенах, потому что она не доверяет бумажным деньгам. Я хотел бы знать, кто вложил ей в голову эти двадцать тысяч.

Джессика подошла к нему и встала у окна.

– Я тоже, но сейчас у нас нет на это времени, верно?

Он хохотнул:

– У нас? Не у нас, как ты отлично знаешь, а у Дейна. Этот жалкий парень под башмаком у жены и делает все, что она ему велит, – ведь она знает, что для него лучше.

– Если бы ты был под башмаком, ты бы подчинялся слепо, а это не так. Ты ищешь объяснения моим мотивам, а сейчас стараешься укоротить Черити. Ты также готовишься иметь дело с сыном. Ты стараешься поставить себя на его место, чтобы суметь быстро выяснить смысл непредвиденных реакций и ответить на них как подобает.

Она приблизилась и похлопала его по галстуку.

– Ну давай, скажи, что я «насмехаюсь», «управляю» или вытворяю еще какие-то несносные женские штучки.

– Джессика, ты шило в заднице, знаешь об этом? Если бы я не был по уши влюблен, я бы вышвырнул тебя в окошко.

Она обвила его руками за талию и положила голову ему на грудь.

– Не просто влюблен, а по уши влюблен. О, Дейн, я все-таки упаду в обморок.

– Не сейчас, – сварливо сказал он. – У меня нет времени тебя поднимать. Отцепись, Джесс. Я должен ехать в этот тошнотворный Постбридж.

Она отпрянула:

– Сейчас?

– Конечно, сейчас. Чем угодно ручаюсь, эта сука уже там, и чем скорее я покончу с этой грошовой чепухой, тем лучше.