Ему нельзя долго задерживаться в Пливицах. После смерти монахини полиция непременно станет искать Хозе Девина из Бадайоцы. Именно под таким именем он сюда приехал. Эрик фон Кастелл все это время находился в Петербурге, что могли засвидетельствовать владельцы различных клубов. Из Хорватии он уедет как Саймон Смитмастер — лишь только уляжется метель, и возобновятся полеты.

Раздалось низкое урчание.

Открыв глаза, Эрик поискал сотовый телефон, который, вибрируя, елозил по деревянной тумбочке и мигал — он и забыл, что перевел сигнал на виброзвонок.

— Да, Анатолий?

Внезапно его взгляд упал на белый конверт, лежавший под его чемоданом. Конверт он видел впервые.

— Алло, mon frere, — раздался в трубке голос Жюстины. — Как поживаешь?

— Да пошла ты!

Он отключился. У него не было настроения снова обсуждать раздел наследства. Встав, он осторожно вытащил конверт и взвесил его на руке. Не тяжелый, но плотный. Фотографии? Поспешно надорвав его, он вытряхнул содержимое на покрывало.

Это были четыре разные фотографии, снятые с большого расстояния при помощи телеобъектива. Изображен на них был он сам. Как сидел в леске под Мюнхеном на голой мертвой Тине, как тащил Тину через лес, как складывал ее в багажник, как уезжал. К ним была приложена записка размашистым почерком: «С приветом от Фова».

Эрика одновременно бросило в жар и в холод. Тина и ее друг были лишь приманками, а он угодил в ловушку, которую расставил для него Фов. Эти фотографии можно расценить лишь однозначно, и они способны причинить ему море неприятностей. Этот Фов не просто хочет его убить — он хочет его уничтожить.

Снова загорелся экранчик сотового телефона. Он нажал кнопку принятия вызова.

— Не доводи меня, Жюстина! — заорал он. — Ты блокируешь…

— С тобой хотят поговорить, Эрик, — возразила она. — Хотя ты по-прежнему cul gigantiaue.

— Кто хочет со мной поговорить?

— Les Soers… Сестринская община. Ты ведь зарезал одну из них, не забыл? — Резкий щелчок, быстрый вздох, тихий треск. Очевидно, она прикуривала очередную сигарету. — Через два дня на площади Святого Петра, в одиннадцать часов вечера. Будь там, или никогда больше не увидишь свою loupette. Au revoir!

Она положила трубку.