— Не делай этого! Ты рискуешь жизнью!

— Не волнуйся за меня. Я и сам знаю, чем рискую. Сейчас речь идет о тебе. Ты — свободен. Куда думаешь теперь направиться?

— До встречи с тобой я имел намерение добраться до итальянской границы. Там бы обо мне позаботились.

— Ты должен действовать наверняка. У меня тут есть несколько надежных парней, которые доведут тебя до Фрежюса и устроят на судно.

Сюркуф негромко свистнул, и тут же из темноты вынырнули две фигуры.

— Это брат Мартин, ребята. Я поручаю его вам и уверен, что с вами ему ничего не грозит… Давайте мою куртку, а этот сюртук заберите обратно. А теперь попрощаемся. Мы оба покидаем эту страну, и дороги наши, скорее всего, никогда больше не сойдутся.

— Господь да благословит тебя, сын мой. Я…

Он не успел договорить, потому что Сюркуф уже растворился в ночной темноте, успев, однако, прежде сунуть ему что-то в руку. Священник определил на ощупь, что это — деньги. Друзья Сюркуфа потянули его за собой, и он безропотно зашагал вместе с ними.

Полчаса спустя в штаб вернулся с позиции Бонапарт, и Этьен Жерар поспешил вручить ему пакет. Это и в самом деле была расписка. Она гласила:

Гражданину полковнику Бонапарту

Настоящим подтверждаю, что я действительно принял моего товарища по заключению брата Мартина. Я дал ему свободу, чтобы он мог избежать неправедного суда и чтобы доказать полковнику Бонапарту, что гражданин Сюркуф способен не только на мечты, но и на поступки. Он пообещал добыть себе корабль, если ему не дадут, и он сдержит свое слово.

Бонапарт велел солдату подробно доложить, как все произошло, а потом долго смотрел на четкие строки письма. Следует ли наказывать обманутого часового? Нет. Он молча кивнул, и Жерар, повернувшись кругом, удалился. Принимать меры к поимке беглеца? Не имеет смысла. У него, Бонапарта, много других дел, куда более важных, чем не сулящее никаких выгод водворение беглого арестанта обратно в камеру. Оба генерала на захват позиции, предложенный Сюркуфом, не согласились. Куда умнее оказались англичане: разобравшись, наконец, в значимости этой местности, они бросили туда четырехтысячный отряд, который немедленно возвел там оборонительные сооружения. Укрепления эти были столь сильны, что позиция тут же получила название Малый Гибралтар.

Разъяренный этим промахом Бонапарт направил запрос Конвенту, в результате чего в ноябре верховное командование передали отважному и рассудительному Дюгомье. Тот понял, какого стратега обрел в маленьком корсиканце, и охотно прислушивался к его предложениям. В обстановке полной скрытности были проведены необходимые приготовления, на которые ушло добрых три недели. Затем началась трехдневная ужасающая бомбардировка Малого Гибралтара, завершившаяся успешным штурмом.

Жителей города охватила паника. Многие из них участвовали в восстании против Конвента и приветствовали англичан, когда их флот вошел в Тулон. Теперь, когда оборона города затрещала, они растерялись. Комендант Тулона О’Хара прилагал колоссальные усилия, чтобы отразить атаки осаждающих. Однако, когда Малый Гибралтар пал, он понял, что все его потуги тщетны. Невозможность удержать Тулон признал и командующий английским флотом адмирал лорд Худ, отдавший кораблям приказ покинуть гавань. Теперь флот стоял на внешнем рейде, принимая на корабли солдат и тех жителей, что скомпрометировали себя сотрудничеством с англичанами. Почти четырнадцать тысяч человек стремились покинуть город, чтобы избежать мести Конвента, от которого, как было известно, милосердия ждать не приходилось.

В узком переулке неподалеку от внутренней гавани разместилась таверна, посещаемая только чистой публикой. Всякий сброд хода сюда не имел: дядюшка Кардитон, так звали хозяина таверны, был человеком солидным и умел держать портовую голь на почтительном расстоянии.