— Вы, Наночка, стали мамочкой. Вы, мамочка-Наночка, сейчас в компании ваших добрых друзей. Добрых и сильных, — он кинул мимолётный взгляд на санитара. — Добрых и сильных друзей, которые никому вас не дадут в обиду.

Санитар уверенно кивнул в никуда, как кивает в никуда преданный пастуху северо-кавказский волкодав. Оксана открыларот, но старичок-психиатр окоротил её жестом. А ведь он сидел к ней спиной! Вот ведь!

— Расскажите нам, Наночка, что вас напугало?

Шуршание. Все насторожились. Кроме старичка-психиатра, который, согнувшись, кажется уже в три погибели, заглянул под кровать. Его глаза лучились светом, озарившим подкроватное логово… нет, не зверя, а — нашкодившего ребёнка. Без малейших признаков помешательства.

— Он меня убьёт! — Всхлипнула Наночка-мамочка, потянувшись навстречу психиатрическому свету, и пустила слезу.

— Никто вас, Наночка, не убьёт. Мы ему не позволим! — Старичок протянул Нане руку. — Ну, выбирайтесь же, радость моя! Вы, конечно, сущее дитя, но не собираетесь же вы пылиться тут вечно вместе с чужими тапочками за компанию, правда?

Нана несмело протянула маленькую ладошку навстречу ветхому ангелу.

Что-то это напоминало Поцелуевой. Ну да! Сикстинская капелла. Ватикан. «Сотворение Адама». Вот только недавно они с Родиным…

В этот момент в коридоре раздался топот, крики акушерок, похожие на вопли чаек при дележе недоеденного, — и в палату, преодолевая сопротивление, ворвался грузный невысокий мужчина очевидно грузинской наружности. И подкроватное дитя человеческое отдёрнуло руку, так было доверчиво протянутую к свету жизни.

— Где эта шлюха малолетняя?! — Зарычал взлохмаченный сизый посетитель.

Но не успела Оксана — в очередной раз! — рта раскрыть, — как хулиган нежно и ловко был фиксирован громадным санитаром. Оксана не уловила ни малейшего движения. Просто — раз! — и скандалист был обезврежен. Только ножками в воздухе болтал.

— Если вы пообещаете мне не буянить и не сквернословить, я разрешу поставить вас на пол. — Ни на секунду не изменяя ласковым и доверительным интонациям, сказал седенький сухонький старичок-психиатр.

— Да я!.. Да она!.. Опозо… — хрипел мужик, продолжая болтать ногами в воздухе в полуметре от пола.

— Андрей Потапович, не будете ли вы столь любезны вернуть гражданина в естественную среду обитания?

Андрей Потапович был любезен. Но, как только гражданин обрёл почву под ногами — он снова попытался выразить свой непонятный пока Поцелуевой протест, очевидно адресовавшийся подкроватной Нане, сидевшей снова тише мыши. Психиатр сделал санитару бровушками — и сизый снова взлетел.

— Вы не находите, что конструктивный диалог возможен только в тишине и покое? — поинтересовался старичок, и не думая изменять своей позе, всего лишь подняв взгляд вверх.

Багровеющий гражданин, прорвавшийся в отделение через все кордоны, кивнул.

— Вот и славно.

И старичок снова отдал санитару невербальный приказ: опустить. Потапыч послушался, но ворот подопечного пока придержал в лапе. Внимательно просканировав буяна несколько мгновений, старичок-психиатр скорее констатировал, нежели уточнил:

— Вы — отец Наны.

Мужчина кивнул. И снова-здорово стал брызгать слюной:

— Принесла в подоле! Проститутка! Да я…

— Ну как же вы можете говорить такое о своей дочери! Которую вы назвали нежной и доброй! Вас как зовут?

— Автандил, — как-то очень быстро представился мужчина. Возможно от удивления тому, что странный дедуля в белом халате, сидящий на полу, знает значение грузинских имён.