|
Кому это надо? Лучше сидеть на аппарате УЗИ. Чистенько, и беременные довольны, что им «фотографию чада» выдали. Да и гинекология — нелёгкая стезя. Но почему-то юная поросль думает, что как только научится делать аборты — так сразу и озолотится. Ага, счёт в банке побезлимитнее приготовьте, как же! Во-первых, кто же вам аборты даст делать, пока есть заведующий, доцент Матвеев, начмед и ещё пара-тройка зубров? Гады, ах какие гады! Монополисты чёртовы! Но они эту «монополию» выстояли, выучили, заработали! Им никакие сроки и никакие загибы не страшны, потому что у них что? Руки! И головы… Мастерство ремесленников, помноженное на интеллект мыслителей. Им что бартолинит, что операция Вертгейма — всё умеют, ни от чего носы не воротят. А интерн этот, блондинистый, понятия не имеет, что такое бартолиниевы железы, где они находятся… И смех, и грех. Врач, блин! Хотя, а ей какое дело? И чего она сама с собой разворчалась, как старуха на повышение цен?!
— Марго! Мне кажется, я старею! — выпалила Татьяна Георгиевна своей давней подруге, старшей акушерке отделения. — Да ну! Стареет она! Отлично выглядишь, не свисти! — ответила Маргарита Андреевна, откликаясь как бы не на речи, а на ворчливые мысли своей заведующей. — Пришли. Татьяна Георгиевна постучала в металлическую бронированную дверь. — Уходите! — плаксиво раздалось оттуда. — Сергей Иванович, откройте немедленно! — приказным тоном сказала заведующая обсервацией. — Не открою! — Прикажете бригаду МЧС вызывать, чтобы дверь вскрывали? Я мигом. Только оплата их услуг из вашего кармана. Если я за каждого психически ненормального платить буду, мне никаких нетрудовых доходов не хватит, не то что зарплаты! Я не шучу! И скажите мне, какого дьявола вы там заперлись с мёртвым плодом? — Это не плод, это ребёнок! — послышалось из-за двери. — И он не был мёртвым! Он пищал! — Сергей Иванович, вы под дулом пистолета свою специальность выбирали? — Папа хотел, чтобы я стал врачом! А я хотел быть дизайнером одежды… О боже! Он опять пищит! — Не тискай труп, идиот! Это пищит твоё малахольное самолюбие. Или папино. — Маргарита Андреевна зашлась в беззвучном хохоте. Татьяна Георгиевна погрозила ей кулаком. — Сергей Иванович, сколько вам лет? — Двадцать три! — всхлипнуло в ответ. — Так ещё не поздно это самое… дизайнером одежды. Самое оно, я бы сказала. Старшая акушерка достала пачку сигарет и вытряхнула из неё две. Прикурила одну и протянула Татьяне Георгиевне. Заведующая затянулась и проговорила более ласково: — Серёжа, откройте. Ну, ей-богу, что за детство такое! Подумайте сами, будущий дизайнер одежды, можно сказать Дольче и Габбана… — Я не могу! — Сможете, Серёженька, сможете. Но только не здесь — не в каптёрке с мёртвым плодом на руках, понимаете, о чём я? Замок щёлкнул. И прямо на грудь Татьяне Георгиевне бросился интерн, захлёбывающийся в рыданиях.
— Я думал… Я хотел… Это так жестоко! — Ну-ну-ну! Ну-ну-ну! — заведующая погладила Сергея Иванович по спине, ощущая себя глупее не придумаешь, и тут же снова погрозила подруге тлеющей сигаретой. Чтобы та не вздумала расхохотаться. — Мы все думаем. Все хотим. И мир жесток, дорогой Сергей Иванович. Разве вы до двадцати трёх лет ещё не имели возможности познакомиться с этим неоспоримым фактом? Отдайте нам плод! — Это ребёнок! — интерн с визгом отпрыгнул от Татьяны Георгиевны и бросился на стул, окунув лицо в ладони. |
