— Тогда забирайся ко мне под одеяло. Если ты не позволяешь мне согреться у огня, будь любезен согреть меня сам.

Конан уставился на нее. Нет, подумал он, надо же быть таким ребенком.

— Я не могу. Это… ну, в общем, я не буду.

— Но почему нет? Тетя зачем тебя послала? Я тут околеваю от холода, а ему и в голову не придет спасти меня от таких мучений.

Конан застонал и засмеялся одновременно.

Послали козла сторожить капусту. Ему даже пришлось встряхнуться, чтобы отогнать ненужные мысли.

— Подумай, Дженна. Тебе следовало бы поостеречься Тарамис, когда ты вернешься в Шадизар.

— Бояться тети? С чего бы это?

— Я не знаю истинной причины, — тихо сказал он, — но короли и королевы, принцы и принцессы — они думают не так, как остальные люди. И совсем по-другому понимают, что такое добро и что такое зло.

— Тебя беспокоит мой сон? Бомбатта был прав. В этом кратере и не такое приснится. А тетя любит меня. Она вырастила меня, заменив отца и мать.

— Может, оно и так, Дженна. Но если вдруг когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, передай с кем-нибудь пару слов в таверну Абулетеса в Шадизаре. Я приду. И уж мне точно удастся найти для тебя безопасное место.

— Я так и сделаю, — ответила она, хотя было видно, что ей и в голову не могла прийти мысль, что это может понадобиться. — Но я так и не согрелась, — гнула она свое и даже приподняла край одеяла.

Еще несколько мгновений киммериец колебался. Наконец, бурча что-то про то, что и вправду похолодало, что нет ничего страшного в том, чтобы согреть друг друга, снял пояс с мечом и устроился рядом с девушкой. Она натянула ему на плечи не только пропахшие конским потом попоны, но и часть своего плаща. Пока он поправлял одеяла, Дженна прижалась к нему. Инстинктивно Конан обнял ее. Его ладонь легла на изгиб ее бедра и отскочила как ошпаренная, судорожно пометалась вдоль тела и наконец успокоилась на талии девушки.

— Так даже теплее, чем я предполагал, — пробормотал он, вытирая пот со лба. — Лучше, наверное, отодвинуться чуть-чуть.

«Да не железный же я, — подумал он, — и сколько еще выдержки могут требовать боги от мужчины из плоти и крови».

Дженна еще плотнее придвинулась к нему и дотронулась пальцем до золотого амулета:

— Расскажи мне о Валерии.

Конан удивленно хмыкнул. Дженна подняла глаза:

— Я ведь не глухая. Я слышу твои разговоры с Малаком, да и с Акиро. Скажи, какой женщиной она была?

— Какой? Она была единственной из тысяч тысяч других. Наверное, таких больше нет. Воин, друг, боевой товарищ, спутник в путешествиях…

— И любовница? — добавила она к его перечислению. Конан хотел что-то ответить, но она поспешила опередить его: — А в твоем сердце остался хоть уголок для другой женщины?

Конан думал, как описать ей их отношения с Валерией. Как она бросалась к нему в постель, со страстью тигрицы и как через несколько часов с не меньшей яростью могла закатить ему оплеуху, если он чересчур явно заглядывался на какую-нибудь трактирную девчонку.

— Понимаешь, — начал он осторожно, — между мужчиной и женщиной есть такие отношения, о которых ты ничего не знаешь и поэтому не сможешь правильно…

— Много ты понимаешь, — Дженна попыталась изобразить уверенность в голосе. — Мы с Зулой хорошенько обсудили разные способы… это… вот, чтобы заарканить мужика.

Конан рассмеялся, но вдруг почувствовал, что она взяла его руку и опустила ее под расстегнутое платье. Он невольно обнял ладонью маленькую грудь.