Иг кивнул.

– Я хочу, чтобы ты знал… – сказал Терри и запнулся.

– Давай, давай, – подбодрил его Иг.

– Я ее не убивал.

Иг молча воззрился на брата, в груди у него закололо. Мысль, что Терри изнасиловал Меррин, а потом убил, никогда не приходила ему в голову, принадлежала к области невозможного.

– Конечно же нет, – сказал. Иг.

– Я любил вас двоих и желал вам счастья. Я никогда бы не сделал ей ничего плохого.

– Знаю, – сказал Иг.

– Если бы мне только в голову пришло, что Ли Турно ее убьет, я бы постарался ему помешать, – сказал Терри. – Я думал, что Ли ее друг. Мне очень хотелось тебе рассказать, но Ли принудил меня к молчанию. Принудил.

– ИИИИИИИИИИ! – закричал Иг.

– Он ужасен, Иг, – сказал Терри. – Ты его просто не знаешь. Ты думаешь, что знаешь, но не имеешь никакого представления.

– ИИИИИИИИИИ! – продолжал Иг.

– Ли подставил и тебя и меня. Я с того времени как в аду, – сказал Терри.

Иг выскочил в коридор, пробежал в полумраке к парадной двери, вылетел в ослепительное сияние дня с глазами, полными слез, не попал ногой на ступеньку и свалился во двор. Плача и задыхаясь, он кое‑как поднялся. При падении Иг выронил футляр от трубы – он даже и не осознавал, что тот еще при нем, – и теперь подобрал его с травы.

Он бросился через лужайку, почти не понимая, куда направляется. Уголки его глаз были мокрыми, и он подумал, что плачет, но когда тронул лицо пальцами, на пальцах оказалась кровь. Он поднял руки к рогам. Кончики рогов продырявили кожу, и по лицу его стекала кровь. Он ощущал в рогах размеренную пульсацию, и, хотя виски сильно саднило, от них исходило нервное ощущение, чем‑то сходное с оргазмом Он побежал, спотыкаясь, вперед, испуская поток проклятий и непристойностей. Он ненавидел, как трудно ему дышать, ненавидел липкую кровь на щеках и руках, ненавидел слишком уж яркое синее небо, ненавидел свой собственный запах, ненавидел, ненавидел, ненавидел.

Заблудившись в своих собственных мыслях, он не видел Вериной каталки, пока чуть в нее не врезался. Он остановился буквально в шаге от бабушки и уставился на нее. Она снова задремала и тихонько похрапывала. Она слегка улыбалась, словно какой‑то приятной мысли, и ее мирное счастливое лицо привело Ига в полнейшую ярость. Он ударил ногой по тормозу коляски и с силой ее толкнул.

– Сука, – сказал он вслед коляске, покатившейся по склону.

Вера приподняла голову с плеча, положила ее обратно, снова подняла и слабо пошевелилась. Каталка летела по зеленой ухоженной траве, ударилась одним колесом о булыжник, перескочила его и помчалась дальше, а Иг вспомнил себя пятнадцатилетнего и спуск на магазинной тележке по тропе Ивела Нивела,[6] ставший, если разобраться, поворотной точкой всей его жизни. Он что, летел так же быстро? Ничего себе – как каталка набирает скорость, как жизнь человека набирает скорость, как эта жизнь становится пулей, нацеленной в конечную мишень, пулей, которую не замедлить и не сбить с пути, и здесь, подобно той же пуле, не знаешь, обо что ударишься, да и вообще ничего не знаешь, кроме свиста воздуха и удара. Вера ударилась внизу о забор со скоростью миль сорок.

Когда Иг подошел к машине, он уже снова дышал легко, стесненное ощущение в груди прошло так же быстро, как и появилось. Воздух пах свежей травой, нагретой августовским солнцем, и зеленью листьев. Иг не знал, куда он дальше пойдет, знал только, что уходит. За его спиной проскользнул болотный уж, черно‑белый и влажный с виду. К нему присоединился второй, затем третий, он их не замечал.