У Ига снова промелькнула мысль, что в действительности ничего этого не происходит. У него своего рода горячечный бред, навязчивый и настоятельный, убедительный в мельчайших деталях. По экрану телевизора пробежала муха. За окном по улице прошуршала машина. Один момент естественным образом следовал за другим, все это складывалось в реальность. Иг был спец по сложению. В школе математика давалась ему лучше всего, после этики, которую и за предмет‑то трудно считать.

– Пожалуй, мне не хочется знать, что ты там натворила.

– Потому‑то я и хочу рассказать. Чтобы тебя затошнило. Чтобы дать тебе предлог уйти. Меня буквально бесит то, что тебе пришлось пережить и что о тебе говорят, но я уже не в силах просыпаться по утрам с тобой под боком. Я просто хочу, чтобы ты ушел, и если рассказать тебе, что я сделала, рассказать эту мерзость, то ты уйдешь, и я снова буду свободна.

– А что обо мне говорят люди?

Иг задал этот глупый вопрос, ответ на который был ему слишком известен.

– Про то, что ты сделал с Меррин. Про то, что ты сдвинутый сексуальный маньяк и всякое в этом роде.

Иг смотрел на нее как зачарованный. Каждая ее новая реплика была кошмарнее предыдущей – и с какой легкостью она ему все это выкладывала. Без малейшего стыда или неловкости.

– Так что же ты хотела мне сказать?

– Прошлой ночью, когда ты куда‑то исчез, я наткнулась на Ли Турно. Помнишь Ли, с которым я гуляла в старших классах?

– Помню, – кивнул Иг.

Они с Ли были в другой его жизни друзьями, но все это осталось в прошлом, умерло вместе с Меррин. Весьма затруднительно поддерживать с кем‑то близкую дружбу, когда тебя подозревают в том, что ты сексуальный маньяк и убийца.

– Прошлой ночью он был там же, в «Стейшн‑хаусе», и, когда ты исчез, он мне поставил. Я не общалась с Ли уже целую вечность и совсем забыла, как легко с ним говорить. Ты же знаешь Ли, он ни на кого не глядит свысока. Он был со мной очень мил. Ты все не шел и не шел, и через какое‑то время он сказал, что посмотрим тебя снаружи, а если тебя там нет, то он отвезет меня домой. Но когда вышли, мы стали целоваться, целоваться вовсю, как в те времена, когда мы с ним гуляли, и у меня голова пошла кругом, и я отсосала ему, прямо там, на глазах у парней. Я в жизни не делала ничего такого психованного, разве что когда была девчонкой и сильно под кайфом.

Игу нужна была помощь. Ему нужно было уйти из этой квартиры. Здесь было слишком душно, невидимая рука стискивала ему грудь.

Гленна вновь наклонилась над коробкой с пончиками, лицо ее было совершенно безмятежным, словно она ему рассказала нечто не слишком важное: что у них кончилось молоко или не течет горячая вода.

– Думаешь, ничего, если я съем еще один? – спросила она. – Живот вроде бы получше.

– Делай что хочешь.

Гленна повернула голову и взглянула на него. Ее светло‑серые глаза блестели неестественным возбуждением.

– Ты это серьезно?

– Мне по хрену, – сказал Иг. – Жри, трескай, хавай.

Гленна улыбнулась, на ее щеках обозначились очаровательные ямочки, – а затем наклонилась над столом, придерживая одной рукой коробку, сунулась в коробку лицом и начала есть. Она ела шумно, пришлепывая губами и натужно дыша. Вскоре она снова поперхнулась, ее плечи дернулись, но она продолжала есть, проталкивая в рот все новые и новые пончики, хотя ее щеки уже надулись пузырем. Над ее головой возбужденно жужжала муха.

Иг проскользнул мимо кушетки по направлению к двери. Гленна перестала жевать и скосила глаза в его сторону. В ее взгляде был панический ужас, ее щеки и влажный рот были измазаны сахарной пудрой.

– Мм,  – промычала она.