|
До Тигра Вудса в гольфе не было никаких черножопых, кроме как чтобы подносить клюшки, – только там и можно было от них спрятаться. Вы же знаете, какие эти черномазые, всегда висят на своих мобильниках, и что ни слово – фак это и фак вот это, а как они смотрят на белых женщин! Но Майкл, он образованный и говорит получше другого белого. А что говорят про черные члены, так это все правда. Я пилилась с уймой белых парней, и ни один из них не был оснащен так, как Майкл. – Она улыбнулась, наморщив свой носик, и добавила: – Мы называем это большая клюшка.
Иг вскочил на ноги, подошел к окошку, торопливо нацарапал ответы на немногие вопросы анкеты и протянул пюпитр секретарше. За его спиной раздался истошный детский вопль: – Нет! Нет, я не буду сидеть! – Пожалуй, я должна что‑то сказать матери этой девочки, – сказала секретарша, глядя мимо Ига на женщину с дочерью и не обращая внимания на заполненную анкету. – Конечно, она не виновата, что ее дочь – визгливое дерьмо, но я точно обязана кое‑что ей сказать. Иг взглянул на девочку и Элли Леттеруорт. Элли снова наклонилась над дочкой, тыкала ее свернутым журналом и что‑то угрожающе шипела. Иг повернулся к секретарше. – Конечно, – сказал он, не понимая, о чем разговор. Секретарша раскрыла было рот, но потом запнулась, озабоченно глядя на Ига. – Мне бы только не хотелось устраивать тут безобразную сцену. В кончиках его рогов запульсировал неприятный жар. Что‑то в нем до крайности удивилось – а ведь он не носил рога еще и часа – тому, что она медлила воспользоваться полученным от него разрешением. – Это в каком же смысле вам бы не хотелось устраивать сцену? – спросил Иг, беспокойно подергав себя за бородку, которую сейчас отращивал. Любопытно посмотреть, сможет ли он сломать сопротивление секретарши. – Просто удивительно, как много люди позволяют сейчас детям. Слегка поразмыслив, вы вряд ли станете винить ребенка, чьи родители не могут научить его хорошим манерам. Секретарша улыбнулась сухо и благодарно. При виде этой улыбки его рога окатило приятным холодом. Секретарша встала и взглянула мимо него на женщину с девочкой. – Мадам? – окликнула она. – Можно вас на секунду, мадам? – Да? Элли Леттеруорт с надеждой вскинула глаза, возможно ожидая, что ее дочку сейчас позовут к врачу. – Я понимаю, что ваша дочь очень расстроена, но если вы не в силах ее успокоить, не кажется ли вам, что нужно, на хрен, хоть немножко думать о сидящих здесь людях, и вам бы стоило вытащить свою толстую жопу наружу, где нам не придется слушать эти омерзительные визги? – спросила секретарша, улыбаясь пластиковой, словно приклеенной улыбкой. От лица Элли Леттеруорт отхлынула кровь, оставив на ее восковых щеках только несколько ярко‑красных пятен. Она держала девочку за запястье. Лицо у той стало безобразно багровым, она выдергивалась и впивалась в руку Элли своими ноготками. – Что? Что вы сказали? – Моя голова! – воскликнула секретарша, перестав улыбаться и с силой постукав себя по правому виску. – Если ваша девчонка не заткнется, моя голова лопнет, и… – Долбись ты конем! – крикнула Элли Леттеруорт, поднимаясь на ноги. – …имей ты хоть немного сочувствия к сидящим здесь людям… – Засунь это все себе в жопу! – …ты схватила бы эту свою визгливую свинью за ее лохмы и вытащила, на хрен… – Ты, усохшая шахна! – …так нет же , ты торчишь здесь и дрочишься… – Пошли, Марси, – сказала Элли, дергая дочку за руку. – Нет! – завизжала девочка. |
