|
Строящиеся боевые корабли с большими недоделками сдавали и «спускали на воду» раньше срока, чтобы получить большие премии. Деньги делились между теми, кто сдавал, и теми, кто принимал. Сейчас это называют коррупцией. Потом корабли доводили до ума за счёт бюджета, заложенного на ремонт. Когда Рокоссовский вернулся в Москву и доложил о вскрытых махинациях министру обороны маршалу Малиновскому, тот ужаснулся и попросил Рокоссовского молчать. Рокоссовский отказался:
— Нет, Родион Яковлевич. Я об этом просто обязан доложить. Виновные должны понести справедливое наказание. Доложил. Хрущёв выслушал, принял документы, пообещал разобраться. Вскоре на очередном приёме Хрущёв подошёл к Рокоссовскому, взял маршала под руку: — Константин Константинович, вы заслуженный человек. Надо вам здоровье поберечь. Хотим предоставить вам возможность отдохнуть… Ну вот так, как говорят — вручную, и завершил глава государства военную карьеру одного из величайших полководцев XX века.
Остаток своей жизни Рокоссовский прожил среди людей, которые его боготворили и которых нежно любил он. Семья Рокоссовских основное время проводила на загородной даче в подмосковной Тарасовке. Особенно в летнее время, когда у внуков были каникулы. Из рассказов Константина Вильевича Рокоссовского: «…Дед очень редко бывал дома… Он любил бывать на даче, и первые мои воспоминания о деде относятся к дачному периоду. Очень хорошо помню, как мы ходили с ним за грибами… Настоящий был грибник. Я тогда никак не мог понять, как дед находит грибы под кучкой листьев или хвои. Он буквально чувствовал, где должны расти грибы. Обычно в лес дед надевал какой-нибудь старенький пиджачок, простенькие холщовые брюки и обязательно кепку. В таком обличье в нём вряд ли можно было узнать знаменитого полководца. Меня в наших путешествиях по лесу больше всего удивляло умение деда ориентироваться. Помню, забредём далеко в лес, и мне становилось страшно. Я тогда теребил его за полы пиджака и, дрожа всем телом, спрашивал: «Деда, а мы не заблудимся?» А он прижмёт меня к себе и, улыбаясь, говорит: «Не бойся, я знаю, куда идти…» И действительно, через десять минут мы выходили к какой-нибудь тропинке или просеке. Дед пытался научить меня ориентироваться, но я так и не усвоил эту науку. А вот в грибах он таки научил меня разбираться. Я ведь поначалу собирал те, что покрасивее и поярче: мухомор какой-нибудь, поганочку зелёненькую. Бывало, наберу корзинку этой «красоты», а дед смеётся: «Не те это грибочки, Костя, не те». И давай мне рассказывать, какие грибы брать можно». «У него вообще был свой, особый принцип невмешательства в процесс воспитания внуков. Он никогда меня не наказывал, но обо всех моих проступках сообщал матери. А вот своё недовольство моим поведением или обиду дед выражал молчанием. Однажды, когда мне уже лет четырнадцать исполнилось, произошёл такой случай. У деда была редкая по тем временам энциклопедия Брокгауза и Ефрона — все 82 основных тома и четыре дополнительных. Он ею часто пользовался, любил полистать. И вот как-то просматривал один из томов, а потом оставил где-то на видном месте. Книгу стащил мой младший брат, которому года четыре тогда было, и, играясь, разрисовал какую-то карту в энциклопедии цветными карандашами. Дед, увидев эти художества (а знал, что этот том читал я), перестал со мной разговаривать, а маму попросил провести со мной воспитательную беседу. Но я настаивал на том, что невиновен. Эпопея эта длилась дней пять (всё это время дед со мной не разговаривал), пока наконец братик не признался, что это он нашкодил. Тогда дед — тут надо отдать ему должное — при всех сказал: «Я был не прав! Прости, Костя, не разобрался». Мы оба были очень рады этому примирению». «Несмотря на свою занятость, дед каждую свободную минуту пытался уделить нам, внукам. |
