|
Он сделал паузу и молчал так долго, что я начал опасаться, как бы с ним опять чего-нибудь не произошло. Но потом он снова заговорил. - В обычных молекулярных структурах, - сказал он, - связи между атомами существуют только вне их ядер. Вы понимаете? - Думаю, что да, - ответил я. - Хотя, туманно. - В белом материале, - пояснил он, - связи распространяются глубже внешних орбит электронов, распространяются на ядра атомов. Вы улавливаете идею? Я вздохнул, показывая, что, по крайней мере, частично до меня дошло. - А, черт, - сказал я, - и эти связи, наверное, никак нельзя разорвать. - Точно, - объявил он. - Так и было задумано. А теперь, капитан, пожалуйста, пойдемте со мной. - Погоди минутку, - запротестовал я. - Ты еще не все сказал. Ты говорил о двух явлениях. Он пристально посмотрел на меня, как будто прикидывая, стоит ли метать бисер перед свиньями, а затем вдруг спросил: - Капитан, что вам известно о реальности? Я даже вздрогнул от неожиданности. Более дурацкого вопроса нельзя было придумать. - Какое-то время назад, - ответил я с сомнением, - я мог поручиться, что хорошо умею отличать реальность от вымысла. Сейчас я не уверен. - На этой планете, - заявил он, - реальность разделена на части, слои. Здесь их, как минимум, два. А, может быть, гораздо больше. Теперь он говорил уже достаточно бегло, хотя временами начинал заикаться, с трудом выталкивая из себя слова, и тогда его речь становилась невнятной. - Но откуда, - спросил я, - ты обо всем этом знаешь? О молекулярных связях и реальности? - Не знаю, - ответил он. - Я только знаю, что знаю об этом. Ну, а сейчас, пожалуйста, пойдемте. Он повернулся и начал спускаться по пандусу, и я последовал за ним. Мне нечего было терять. Я уже исчерпал все свои резервы, похоже, и у него тоже не было другого выхода, хотя, к сожалению, все его открытия могли оказаться ничем иным, как игрой больного воображения. Но я уже находился на той стадии, когда человек готов ухватиться за любую соломинку. Идея о более тесных молекулярных связях несла в себе рациональное зерно, правда, подвергнув ее анализу, я едва ли представлял, как эти связи могли осуществляться на практике. Но уж вся эта затея с многослойными реальностями казалась мне абсолютной белибердой. В ней не было ни капли здравого смысла. Мы вышли на улицу, и Роско направился к космодрому. Он уже не бормотал себе под нос и шел очень быстро - уверенной походкой человека, знающего, куда и зачем он идет. Я едва поспевал за ним. Бесспорно, он изменился, но стоило еще хорошенько поразмыслить, являлись ли эти изменения следствием выздоровления или признаком новой стадии умопомешательства. Когда мы подошли к космодрому, уже занималось утро. Солнце на востоке было на полпути к зениту. Молочно-белая посадочная площадка космодрома, окруженная белоснежными стенами городских домов, ослепительно сияла, как глянцевое дно фарфорового блюда. В этом сиянии бледные силуэты кораблей были похожи на ночные привидения, застигнутые врасплох рассветом. Мы двинулись вперед по огромному полю космодрома в сторону кораблей. Роско заметно прибавил шагу. Я то и дело вынужден был переходить на бег, чтобы не отстать. Мне очень хотелось спросить его, зачем нужна эта гонка, но у меня не хватало дыхания произнести хоть слово, к тому же я не был уверен, что добьюсь от него вразумительного ответа. |
