По тропинке, слегка путаясь в черном облачении, почти бежала старшая из монахинь, а за ней семенил Гордей Скрынник, ученик и последователь известного Никиты Филатова – художника, ювелира, чеканщика и мастера фигурного литья.

– Матушка, матушка, вот что ироды окаянные написали, – причитала сестрица, в одной руке держа камень, а в другой кусок серой оберточной бумаги.

– Да что стряслось, сестра Ефимия? – поднялась со скамейки игуменья.

– Позвольте, матушка, я сам объясню, – вопросил Гордей и, получив утвердительный кивок надменной игуменьи, начал свой рассказ: – Сижу, значит, я в мастерской, форму разложил, латунь для плавки приготовил на новый аналой, как влетает в окно вот этот самый голыш, кувшин для воды глиняный, двухведерный, – вдребезги, ну и стекло, само собой. Я выскочил – никого, только сестра София стадо козье ведет на скотный двор. Тогда я бумажку-то открыл и прочитал послание. Вижу, вроде как вам оно адресуется. Тут, думаю, надо вас оповестить, – мужчина протянул обрывок листа с наклеенными на него буквами: «Для Агриппины. Твоя собака у меня. Приготовь пять тысяч рублев. Тогда Нюшку назад и получишь. Пойдешь в полицию – Нюшке худо будет, сама увидишь. Жди другого письма. Наблюдатель».

– Видно, демоны душу чью-то заблудшую опутали. Прикажи, сестра, лошадей заложить, поеду к владыке за советом, – спокойно распорядилась уверенная в себе женщина, недавно перешагнувшая порог неминуемой старости – свое шестидесятилетие.

Коляска, запряженная парой бодрых пегих лошадок, быстро катила под гору. У самого железнодорожного переезда пришлось остановиться, ожидая, пока минует товарный состав, последний вагон которого имел зарешеченные окна. Из них через стальные прутья были видны лица арестантов. Они что-то кричали остановившимся у шлагбаума людям в фаэтонах, бричках и подводах. Слов было не разобрать. Обрывки окриков страдальцев разносились по округе, но быстро теряли силу, исчезая в густой зелени вековых дубов Бибердовой дачи. Игуменья перекрестилась и стала усердно молиться за спасение душ православных, преступивших заповеди божьи.

Архимандрит встретил Агриппину, как всегда, душевно. Велели приготовить большой самовар. На массивном круглом, сделанном из хорошего мореного дуба столе словно по мановению волшебной палочки возникали, казалось, из ниоткуда: фарфоровые блюдца с душистым вареньем, стеклянные розетки с майским медом, ломтики белоснежного осетинского сыра, красная икра вперемешку с мелко порубленным зеленым луком и нарезанная тонкими ломтиками розовая, слегка подкопченная ветчина. Запахи свежих продуктов перемешивались между собой и ароматным букетом наполняли большую комнату, где владыка по обычаю принимал дорогих гостей. Игуменья скромно отломила маленький кусок нежного хлебного мякиша, запила стаканом холодной родниковой воды и поведала архиерею Агафадору таинственную историю исчезновения любимой питомицы.

– Ну, скажу я тебе, матушка, дело и впрямь серьезное. Но в полицию пока обращаться не будем. Нечего сор из избы выносить. Слышал я, появился у нас новый адвокат из столицы – присяжный поверенный Ардашев. Человек степенный. Серьезными, говорят, государственными поручениями раньше занимался. А потом в отставку вышел и к нам пожаловал. Дом купил на Николаевском. К нему многие с делами мирскими обращаются. Ох и мастер он этих злодеев отыскивать! Правда, оплату берет немалую. Ну да ладно. Чай, мы с тобой тоже Господом не обижены. Я пошлю к нему диакона своего, внесу аванс. А завтра ты уже сама с ним повидаешься да дельце-то это субтильное ему и расскажешь. В монастыре и прими его. Пусть своими глазами все посмотрит. Даст бог, поможет, – с удовольствием прихлебывая из блюдца горячий чай, рассуждал архипастырь.