Он не мог понять, откуда люди узнали, что можно выдолбить храм в обыкновенной горе. Откуда они узнали, что скалы в этой горе именно такой твердости, какой они должны быть для того, чтобы их можно было долбить, резать и превращать в статуи. Ведь могло случиться так, что раздолбленная гора вдруг вся бы осыпалась? А ведь этого не случилось. Говорили, что великий жрец фараона, главный жрец, сам все задумал и сам все увидел. Какое же волшебство помогло ему? Но без волшебства он бы не мог узнать, что камень поддастся кирке и что внутри этих скал можно высечь громадные залы, а в этих залах поставить статуи бессмертных богов. Какой же силой обладает этот главный жрец, если он все смог предвидеть и угадать! Он задумал необычайное, а невежественные рабы осуществили это.

И вот сейчас в глубине святилища, на расстоянии в сто двадцать локтей от входа, высятся четыре статуи бессмертных богов, и каждый день на рассвете солнечный луч проникает вглубь, в самое сердце горы, и озаряет изображение Рамсеса. Божественный фараон предстает в образе Осириса. Так бывает каждое утро на рассвете. А в дни великих молебствий лучи восходящего солнца выхватывают из кромешной тьмы трех бессмертных богов, оставляя во тьме лишь статую владыки царства мертвых Птаха.

Интересно, как узнал великий жрец, что солнечный луч проникнет в глубину пещерного храма и озарит лица богов? Кто ему об этом сказал? И кто научил людей делать это великое чудо?

Памеджаи отлично помнил тот день, много лет назад, когда сюда, к пустынным скалам, были пригнаны толпы рабов. Он помнил, как мертвая тишина и безмолвие пустынного берега были разбужены звоном кирки и молота. И по мере того как вынимали куски камня, и по мере того, как вырисовывались стены святилища, все неискушенные с удивлением увидели, что красная скала имеет множество оттенков, в зависимости от того, как освещает ее солнце. На рассвете она была совершенно розовой. Днем она выглядела ярко-красной. А к вечеру – лиловой. Казалось, что происходит какое-то волшебное превращение. Но истину знал только верховный жрец, который задумал этот храм. И Памеджаи казалось, что мудрость жреца ведет кирку и резец. Иначе как бы все это свершилось?

Долго, очень долго трудились люди, прежде чем были готовы гладкие стены, на которых можно было высекать священные изображения фараона и строки, повествующие о великой битве на реке Оронт.

Тогда Памеджаи, ученик старого искусного камнереза Пао, начал небывалую для него великую работу. Памеджаи было поручено изобразить фараона Рамсеса во время битвы, когда его мужество и бесстрашие было видно всему войску. Работая резцом, Памеджаи должен был показать на стене святилища фараона на колеснице, несущейся навстречу врагам, с натянутым луком. Царь бесстрашно взирал на ощетинившихся хеттов, и резчику надо было сделать его изображение так, чтобы его величество Рамсес словно бы увидел свое отражение таким, каким оно было в тот великий час.

Тогда еще был жив искусный камнерез Пао. Это он научил его, Памеджаи, удивительному мастерству. Пао был прислан из священных Фив. С ним было немного умелых людей. Но зато ему дали много молодых здоровых юношей с крайнего юга страны Куш, соотечественников Памеджаи. Пао каждому показал, что делать, и зорко следил за работой. Его помощники, словно тени, следовали за каждым из молодых и помогали им то словом, то плетью, то пинком. Но далеко не все овладели резцом. И худо было неумелым. Их погнали в каменоломни. А вот ему, Памеджаи, повезло. Пао его похвалил.

И каждый раз, давая новую работу, Пао показывал, как ее делать, объяснял, где таится удача и где подстерегает зло. Вначале Памеджаи высекал колонны, подпорки, обелиски. Потом из рук его выходили нарядные вазы и головы львов.