Возвращение в прошлое не выбор. Но и настоящее нельзя назвать счастьем. Она живет в какой-то туманной грезе или в ночном кошмаре. Разницы Лесли не видела.

— Я не счастлива, — тихо сказала она. — Не знаю, что я чувствую, но это не счастье.

И тут Айриэл начал карабкаться вверх, к ней, хватаясь за выщербленный кирпич, торчащие прутья арматуры, обдирая руки, оставляя на стене следы крови. У окна он остановился и сказал:

— Хватайся за меня.

И она ухватилась. Вцепилась в него так крепко, словно он был единственной надежной вещью, оставшейся у нее в мире. А он полез дальше и, добравшись до крыши, помог ей встать на ноги.

— Не хочу, чтобы ты была несчастна.

— Я несчастна.

— Нет. — Он обхватил ее лицо руками. — Я знаю все твои чувства, любимая. Ты не испытываешь тревоги, печали, гнева. Разве это плохо?

— Это — не по-настоящему. Я не могу так жить. И не буду.

Видно, слова ее прозвучали достаточно серьезно, потому что он кивнул:

— Дай мне еще несколько дней, и я приму решение.

— Расскажи мне...

— Нет. — Лесли показалось, что в его глазах мелькнуло страдание. — Будет лучше для всех, если мы не станем это обсуждать. Просто доверься мне.

Глава 32

Следующие несколько дней Айриэлу пришлось наблюдать, как Лесли отчаянно пытается вызвать у себя хоть какие-то чувства из числа тех, что он постоянно из нее вытягивал. Это ставило его в тупик. Она переходила дорогу на красный свет, всячески провоцировала и без того разъяренную Бананак и умудрилась даже ввязаться в драку с двумя вооруженными смертными. Стоило на миг выпустить ее из виду, и она оказывалась на улице — в поисках опасности. В глазах Айриэла это было полнейшей бессмыслицей. Впрочем, он вообще плохо понимал смертных.

Наконец Лесли выбилась из сил. Как и он сам.

Неохотно оторвав взгляд от уснувшей девушки, он бережно затворил за собой дверь спальни. Скрывать свои истинные чувства становилось все труднее. Не думал он, что смертная так изменит его самого. Это не входило в его планы.

Айриэл сел на диван, Габриэл вскинул на него взгляд и завел разговор, к которому возвращался всякий раз, когда Лесли засыпала.

— Давненько у нас не было веселой вечеринки со смертными.

Он протянул Айриэлу открытую бутылку с длинным горлом.

— Слишком легко они ломаются, — ответил тот. Взял бутылку, понюхал и спросил: — Что это, пиво? Настоящее?

— Как видишь. — Габриэл откинулся на спинку дивана, вытянул перед собой ноги и принялся постукивать ботинком в такт музыке, которую слышал он один. — Так что насчет смертных?

— Сумеешь найти нескольких поздоровее, чтобы продержались подольше? — Айриэл глянул на закрытую дверь, за которой беспокойным сном спала его собственная, слишком хрупкая смертная. — Надоело менять их каждую неделю. Давай попробуем брать одних и тех же на два-три дня. А там посмотрим, как пойдет.

Он не стал говорить, что опасается за Лесли. Выдержит ли она перекачку такого количества страха и предсмертных страданий зараз? Если злых, испуганных, вожделеющих людей будет много, она опьянеет так, что несколько смертей, возможно, и не заметит. Но если все они умрут... за крепость ее рассудка он поручиться не мог.

— Малость повоевать тоже не мешает, — сказал Габриэл. — Бананак норовит нарушить все твои запреты. Может, позволим ей замутить драчку?

То, что он счел нужным об этом упомянуть, уже было основанием для тревоги.

— Поддержки она пока не имеет, так что далеко не зайдет, — хмуро ответил Айриэл.

Вечно эта Бананак наступает ему на пятки, выискивает слабину, хватается за малейший повод для недовольства. И однажды добьется своего. Если он будет править недостаточно твердой рукой, она устроит восстание.