– А что происходит, если в школе нарушают правила?
– Учительница сердится.
– Ты понимаешь разницу между тем, чтобы говорить правду и говорить неправду?
– Правда – это когда рассказываешь то, что произошло, а неправда – когда что-то выдумываешь.
– Правильно. А в суде, где мы сейчас находимся, есть свои правила: ты должна говорить правду, когда тебе будут задавать вопросы. Нельзя ничего придумывать. Понимаешь?
– Да.
– Если ты говоришь маме неправду, что случается?
– Она сердится на меня.
– Можешь пообещать, что все сказанное тобой сегодня будет правдой?
– Угу.
Я делаю глубокий вдох. Первое препятствие преодолели.
– Рэчел, вон того мужчину с седыми волосами зовут мистер Каррингтон. У него есть к тебе несколько вопросов. Как думаешь, ты сможешь на них ответить?
– Смогу, – произносит Рэчел, но начинает нервничать. К этой стадии слушания я не могла ее подготовить: я не знала, какие будут вопросы и какими должны быть ответы на них.
Фишер, просто излучая уверенность, встает:
– Здравствуй, Рэчел.
Она прищуривается. Как я люблю эту девочку!
– Здравствуйте.
– Как зовут твоего медвежонка?
– Это бегемотиха! – Рэчел произносит это с таким презрением, на которое способен только ребенок, когда взрослые смотрят на ведро у него на голове и не видят, что это шлем астронавта.
– Ты знаешь, кто сидит рядом со мной?
– Мой папа.
– Ты в последнее время виделась с папой?
– Нет.
– Но ты помнишь то время, когда ты, папа и мама жили вместе в одном доме? – Фишер держит руки в карманах. Голос мягкий, как бархат.
– Угу.
– Мама с папой часто ссорились в коричневом доме?
– Да.
– И после этого папа переехал?
Рэчел кивает, потом вспоминает, что я предупреждала, что нужно проговаривать все ответы.
– Да, – бормочет она.
– После того, как папа переехал, ты рассказала о том, что с тобой произошло… кое-что о своем папе, верно?
– Угу.
– Ты рассказала, что папа трогал тебя за пипу?
– Да.
– А кому ты рассказала?
– Маме.
– И что мама сделала, когда ты ей рассказала?
– Заплакала.
– Ты помнишь, сколько тебе было лет, когда папа трогал тебя за пипу?
Рэчел пожевала губку.
– Я была еще маленькая.
– Ты тогда ходила в школу?
– Не знаю.
– Ты не помнишь, на улице было жарко или холодно?
– Я… не знаю.
– Ты не помнишь, на улице был день или ночь?
Рэчел начинает раскачиваться на стуле.
– Мама была дома?
– Не знаю, – шепчет она, и мое сердце ухает вниз. Вот сейчас мы ее потеряем.
– Ты сказала, что смотрела «Франклина». По телевизору или видеокассету?
Рэчел уже не смотрит Фишеру в глаза. Она вообще ни на кого из нас не смотрит.
– Не знаю.
– Все в порядке, Рэчел, – успокаивает Фишер. – Иногда трудно кое-что помнить.
Сидя за столом обвинения, я закатываю глаза.
– Рэчел, ты разговаривала с мамой до того, как пришла сегодня утром в зал суда?
Наконец-то: хоть что-то она знает! Рэчел поднимает голову и улыбается:
– Да!
– Сегодня утром ты впервые говорила с мамой о том, что пойдешь в суд?
– Нет.
– Раньше ты встречалась с Ниной?
– Угу.
Фишер улыбается:
– Сколько раз ты с ней беседовала?
– Целую кучу. |