– Ах, дорогая моя, - растроганно воскликнула мистрисс Гловер, заключая подругу в мощные объятия, - ты славно исполнила свой долг перед ребятишками, не хуже родной матери. Бог тебя не оставит.

Венчание состоялось в уединенном боковом приделе храма, перед алтарем Пресвятой Девы. Обряд совершал брат Павел, наставник и духовник послушников, который, кстати, уже принял под свое попечение Руна и по-отечески поучая, готовил его к пострижению. Искренне привязавшись к новому послушнику, добросердечный монах с удовольствием согласился обвенчать его сестру. Свадьба была скромной: в церкви присутствовали лишь родные и свидетели, а на молодых не было пышных праздничных нарядов, потому что ни жених, ни невеста таковых не имели. На Люке была та же самая одежда - туника, рубаха и штаны, - в которой он блуждал по полям и лесам. Правда, все было приведено в порядок, залатано, выстирано и отглажено. Мелангель, скромная и опрятная в своем домотканном платье, горделиво несла венец тяжелых, отливавших золотом кос. Лица молодых были бледны и торжественны, словно мраморные изваяния, а глаза сияли, как звезды.

Рано или поздно чудеса и праздники заканчиваются и все возвращается на круги своя. Так и брат Кадфаэль вернулся к своей обычной, повседневной работе. Ему предстояло заготовить кое-какие снадобья, которые, как он знал, непременно потребуются, когда придет время уборки урожая. Некоторые хвори, не опасные, но надоедливые, повторялись из года в год: у одних во время жатвы появлялась сыпь на руках, а у других слезились глаза, их одолевал кашель.

Кадфаэль растирал в ступке свежие листья щавеля и мандрагоры, чтобы приготовить из них мазь против сыпи, когда услышал, как гравий садовой тропинки заскрипел под широкими, размашистыми шагами. Затем кто-то встал на пороге открытой двери, заслонив солнечный свет.

Монах обернулся и замер со ступкой в одной руке и испачканным в зеленой кашице пестиком - в другой. В дверном проеме, наклонив голову, чтобы не задеть связку сухих трав, стоял Оливье.

– Можно войти? - спросил он глубоким мелодичным голосом.

Конечно же, молодой человек не сомневался в ответе, и по существу он уже вошел и теперь с нескрываемым, мальчишеским любопытством озирался по сторонам - ведь он никогда не бывал здесь прежде.

– Я знаю, что виноват перед тобой, ибо не исполнил своего обещания, но дело в том, что, узнав, когда состоится венчание Люка, я решил за это время съездить в Стаффорд, к тамошнему шерифу, благо отсюда недалеко. Туда и обратно быстро можно обернуться. Я поспел как раз к венчанию. Думал, что и ты там будешь.

– Я и собирался, но меня срочно позвали в богадельню Святого Жиля. Туда забрел какой-то нищий, весь покрытый коростой, язвами и болячками. Тамошние братья решили, что он заразный, и послали за мной. Слава Богу, они ошиблись. Если бы этот несчастный раньше обратился за помощью, вылечить его было бы нетрудно, ну а теперь потребуется хороший уход, но через недельку-другую он поправится, это точно. Однако ему я был нужен куда больше, чем молодой парочке. Для них я связан только с прошлым, а вот ты, наоборот, - с будущим.

– Однако тебя там недоставало. Но, так или иначе, Мелангель сказала мне, где тебя можно найти, и вот я здесь.

– А я рад тебе от всей души, - промолвил Кадфаэль, откладывая в сторону ступку. Сильной, красивой рукой с длинными пальцами Оливье крепко пожал широкую ладонь монаха и, склонившись, подставил оливковую щеку для дружеского, приветственного поцелуя, точно так же, как некогда в Бромфилде подставлял ее для прощального.

– Проходи, присаживайся, а я сейчас винца нацежу. Я сам его делал, ты такого еще не пробовал. Так, выходит, ты знал, что эти двое поженятся.

– Я видел, как они встретились, когда Люк вернулся в обитель, и у меня уже тогда почти не было сомнения в том, чем дело кончится.