Джолли снял с руки Болтона повязку и, внимательно осмотрев уже начавшую гноиться рану, решил наложить на обожженное место специальную эмульсию, после чего плотно прикрыл его алюминиевой фольгой и аккуратно забинтовал. Затем он сделал Болтону болеутоляющий укол и дал несколько таблеток снотворного. Коротко наказав дежурному матросу немедленно сообщить ему о любом изменении в состоянии Болтона, если таковое случится, Джолли наскоро осмотрел трех остальных пострадавших, сменил им повязки — и на этом вечерний осмотр завершился. Наконец мы с чистой совестью могли отправиться спать.

Добравшись до своей каюты, я упал в койку и заснул без задних ног, несмотря на ноющую боль в руке.

А проснулся я часа в два ночи с таким ощущением, что проспал от силы минут пять. Впрочем, рев, вырывавшийся из селекторного устройства прямо над койкой Хансена, поднял бы даже мертвого.

Хансен был уже на ногах и в отчаянной спешке натягивал на себя одежду и ботинки. Никогда прежде я не видел его в столь возбужденном состоянии.

— Что, черт возьми, происходит? — спросил я. — Мне пришлось кричать, чтобы Хансен расслышал мой вопрос сквозь пронзительный вой сирены.

— Пожар! — Его лицо было мрачным и взволнованным. — Корабль в огне. Да еще под этим проклятым льдом!

Продолжая застегивать пуговицы на рубашке, он перескочил через мою койку, рванул на себя дверь, так что та чуть не слетела с петель, и выбежал прочь.

Монотонное завывание тревоги внезапно прекратилось, и воцарилась неестественная гнетущая тишина. Вскоре я ощутил нечто такое, от чего внезапно наступившее безмолвие показалось мне еще более зловещим, — полное отсутствие вибрации корпуса лодки. Это могло означать лишь одно: огромные двигатели «Дельфина» стали. Но с чего это вдруг? Отчего заглох ядерный двигатель и что произошло вслед за тем? Неужели пожар вспыхнул в реакторном отсеке?

Я стал неспешно одеваться — из-за повреждений руки у меня это получалось медленно, — стараясь не поддаваться панике, которая уже давно начала мною овладевать.

Спустя три минуты после ухода Хансена я добрался до центрального поста и заглянул внутрь. В лицо мне сразу же ударил сильный запах дыма — и тут я услышал резкий голос Свенсона:

— Заходите скорее и закройте за собой дверь!

Исполнив требование капитана, я живо прошмыгнул

Внутрь и попробовал оглядеться. Но не тут-то было: глаза мои слезились так, словно мне в лицо швырнули целую пригоршню перца. И потом, от этого черного едкого дыма раздирало горло и невозможно было дышать…

— С той стороны, за дверью, вам было бы много лучше, — сухо сказал Свенсон. — Простите за столь резкое обращение, доктор, но мы не хотим, чтобы дым распространялся дальше.

— Где пожар?

— В турбинном отсеке. — Свенсон мог бы рассуждать таким тоном о погоде, сидя на парадном крыльце своего дома. — Но в какой секции — точно мы не знаем.

— Двигатели… — проговорил я. — Почему они стали?

Капитан протер глаза носовым платком и обменялся двумя-тремя словами с матросом, который натягивал на себя плотный резиновый комбинезон и противогаз.

Переговорив с матросом в защитном комбинезоне, в руках которого была какая-то коробочка, Свенсон прошел вместе с ним мимо штурманского стола и эхоледомера к большой тяжелой двери, выходившей в коридор, что вел к турбинному отсеку. Они повернули ручки и открыли дверь. В дверной проем тут же ворвались густые клубы черного дыма, матрос в комбинезоне и противогазе быстро шагнул в коридор и закрыл за собой дверь. Задраив ее наглухо, Свенсон вернулся к пульту управления и стал нащупывать микрофон.

— Говорит капитан. — Его голос гулко разнесся по центральному посту. — Пожар в турбинном отсеке. Причина возгорания пока не установлена.