— Почему он не откачивает главный балласт? Тогда положительная плавучесть сразу возросла бы на несколько тонн, и какой бы толщины ни был лед, хоть сорок дюймов, он все равно не выдержит, если ударить со всей силы в одну точку.

— «Дельфин» тоже не выдержит, — сказал Хансен безрадостно. — Если резко увеличить положительную плавучесть, лодку, конечно, не разнесет на куски, но выбьет на поверхность, как пробку из бутылки шампанского. Корпус, может быть, и выдержит, не знаю, но то, что руль расплющится, как консервная банка, это уж как пить дать. Или, может, вы хотите провести остаток жизни, дрейфуя вместе со льдами вокруг полюса?

Мне вовсе не улыбалось провести остаток дней среди льдов, дрейфуя с ними вокруг полюса, и я живо прикусил язык. И только глядел, как Свенсон, подойдя к пульту управления погружением и всплытием, какое-то время изучал показания круговых шкал. Мало-помалу мне стало ясно, что Свенсон собирается делать дальше. Я вдруг понял, что Свенсон малый не промах и так просто не сдастся.

— Пока что хватит, — сказал он, обращаясь к офицеру на посту погружения и всплытия. — Если пойдем напролом прямо сейчас, тут же взлетим на воздух — сила давления будет слишком велика. Лед здесь даже толще, чем мы думали. Двумя-тремя толчками, как мы уже пробовали, тут ничего не сделаешь. Нужен один мощный удар. Идем на погружение — футов на восемьдесят, но только медленно; потом резко продуваем балластные цистерны — и на полных оборотах вверх.

Того, кто установил на «Дельфине» двухсотсорокатонную систему кондиционирования воздуха, следовало бы отдать под суд: она попросту отказала. Воздух был горячий и тяжелый — точнее, то малое его количество, что еще осталось. Осторожно оглядевшись, я заметил, что все, похоже, страдали от удушья, все, кроме Свенсона: капитан, судя по всему, припрятал у себя за пазухой кислородный баллон. Я надеялся, что Свенсон не забыл, что постройка «Дельфина» обошлась в 120 миллионов долларов. Глаза Хансена сузились до размеров бусинок; даже непрошибаемый Роулингс и тот нервничал. Он неистово тер покрытую иссиня-черной щетиной щеку рукой, размерами и формой больше похожей на лопату. И в мертвой тишине, наступившей после того, как Свенсон замолчал, издаваемый им хруст прозвучал неожиданно громко, однако вслед за тем его тут же заглушил шум воды, хлынувшей в цистерны.

Мы уставились на экран. По мере того, как вода заполняла цистерны, было видно, что расстояние между рубкой и льдом постепенно увеличивается. Заработали насосы, но не в полную силу, а так, чтобы можно было контролировать скорость погружения. Как было видно на экране, по мере погружения, конусообразный луч света, отбрасываемый прожектором на нижнюю поверхность льда, становился все слабее, а его диаметр все шире; затем световой луч как бы застыл на месте — его диаметр не возрастал и не уменьшался. Погружение прекратилось.

— Теперь, — сказал Свенсон, — пока нас не отнесло течением…

Вдруг раздался оглушительный рев: под огромным давлением струи сжатого воздуха со свистом ворвались в балластные цистерны. «Дельфин» начал медленно всплывать, а мы, как завороженные, следили за конусообразным лучом света: фут за футом он становился уже и ярче.

— Поддайте воздуха! — скомандовал Свенсон.

Мы пошли быстрее — по-моему, даже слишком. Пятнадцать футов… двенадцать… десять…

— Поддайте еще! — приказал Свенсон.

Собравшись с духом, я схватился одной рукой за стол, другой — за поручень на переборке. На экране было видно, как лед стремительно несется нам навстречу. Внезапно изображение заколебалось, «Дельфин» гулко содрогнулся всем корпусом, большинство огней погасло, потом на экране снова появилось изображение: рубка все еще была подо льдом; вслед за тем «Дельфин» еще раз содрогнулся и дал резкий крен — наши ноги вдавились в палубу, словно мы поднимались на скоростном лифте.