— Неужели? — Роулингс углубился в изучение того, что осталось на дне его чашки. — Интересно, как можно стать таким специалистом?

Хансен, очнувшись, оторвал взгляд от окна, за которым царил снежный мрак.

— Доктор Карпентер не в суде, — мягко сказал он. — И совещание обвинителей на этом прекращается.

Допрос прекратился. Подобную фамильярность в общении между офицером и подчиненными, эдакое лихое панибратство и снисходительно-пренебрежительное обращение друг к другу, обогащенное обманчивыми оттенками, присущими дешевой комедии, — все это я уже видел раньше, хоть и нечасто. Нечто похожее я наблюдал в общении между членами экипажа одного новейшего бомбардировщика британских военно-воздушных сил: такие дружеские взаимоотношения возможны только в тесно сплоченной группе знатоков своего дела, где каждый сознает свою полную зависимость от остальных членов группы. Невольная бесцеремонность и фамильярность в отношениях вовсе не свидетельствует об отсутствии дисциплины, как раз напротив: это есть доказательство высочайшего уровня самодисциплины, когда один специалист ценит в другом не только его профессиональное мастерство, но и чисто человеческие достоинства. Ясно было и то, что в своем поведении моряки руководствуются определенным неписаным сводом правил. В кажущемся бесцеремонно-непочтительном отношении Роулингса и Забрински к лейтенанту Хансену угадывалась некая незримая черта, за которую ни один из них никогда бы не переступил; что же до Хансена, то он всячески старался не показывать своего превосходства над подчиненными, когда бросал в их адрес колкие замечания. Хотя при этом ни у кого из них не возникало ни тени сомнения насчет того, кто здесь начальник.

Покончив с расспросами, Роулингс и Забрински принялись на чем свет стоит костерить Шотландию и, в частности, базу Холи-Лох, как совершенно непригодную для подводных лодок, как вдруг мимо окна столовой пронесся джип — в свете его фар снежная круговерть казалась еще гуще и темнее. Прервавшись на полуслове, Роулингс вскочил на ноги, потом медленно и задумчиво опустился на стул.

— Это заговор! — объявил он. — Теперь держись!

— Видал, кто к нам пожаловал? — спросил Хансен.

— Еще бы! Сам Кривоногий Энди.

— Я этого не слышал, Роулингс, — холодно бросил Хансен.

— Вице-адмирал американского военно-морского флота Джон Гарви, сэр.

— Кривоногий Энди, ишь ты! — задумчиво проговорил Хансен и подмигнул мне. — Адмирал Гарви, командующий нашими военно-морскими силами в НАТО. Интересные дела. И чего он здесь позабыл?

— Никак разразилась третья мировая война, — объявил Роулингс. — Так что адмиралу самое время пропустить первый стаканчик мартини — и полный порядок…

— Часом не с вами ли он прилетел вечером из Ренфрю на той вертушке, — сурово прервал его Хансен.

— Нет.

— А вы с ним случаем не знакомы?

— Никогда даже не слышал о нем раньше.

— Интересно, интересно, — проговорил Хансен.

Несколько минут прошло в бессвязной болтовне: Хансен и двое подчиненных, забыв, очевидно, обо всем на свете, думали и гадали, кой черт принес сюда адмирала Гарви — и вдруг в столовую ворвался порыв ветра со снегом; в распахнутой настежь двери появился моряк в синей штормовке. Войдя внутрь, он направился к нашему столу.

— Привет от капитана, лейтенант. Будьте любезны проводить доктора Карпентера в его каюту.

Хансен кивнул, поднялся и повел нас на выход. Снег валил уже не так сильно, кругом царила кромешная мгла, с севера по-прежнему дул ледяной, пронизывающий ветер. Хансен двинулся к ближайшим сходням, подойдя к ним, остановился в свете прожектора и, увидев, как моряки и рабочие верфи, словно призраки, окутанные белым саваном, осторожно опускают в носовой люк застропленную торпеду, повернулся и направился к кормовым сходням.