Прогнав умученного Дария, Ураган отправился в путешествия по землям, но не вкушения славы для, а чтобы примирить обе половины народа. Однако лишь усугубил это разделение, ибо свести в один народ бедных и богатых оказалось невозможно, а редкие мудрецы, что еще встречались на пути, сетовали, что государь напрасно оказал сопротивление персам. Следовало бы впустить Дария в страну, и пусть бы он разграбил и разрушил ее всю, поскольку-де Ураган не позрел в нашествии бич божий.

И государь соглашался с ними, зная, что совесть в человеке скорее всего пробуждается на пожарище, где огонь очистил землю и люди, позрев на это ее первозданное состояние, готовы обняться друг с другом.

Соглашался, однако от таких мыслей ему хотелось бросить свой государев бич и удалиться на свою землю в недрах степей, которую он способен от восхода до заката обскакать на коне...

3

Мыслил Ураган, что нашествие персов и горе войны вразумят саров, но они после победы только возгордились и вовсе забыли о стыде и совести, похваляясь: мол, довольно в нашей земле могущества, коли мы Дария с его огромным войском разгромили. Знать, по правде живем, если боги к нам благосклонны, так что и впредь станем жить, как ныне. И напрасно было говорить им, что персов не победили, а умучили, водя по незримым сарским просторам, что не силой народа и духом одолели – хитростью, бегая от сражения, как зайцы. Оправятся персы и вновь придут, но уж тогда не станут за нами гоняться по степям – захватят побережья морей и устья рек и повяжут тем самым все кочевые пути.

Не внимали!

И вот, отчаявшись вразумить своих соотечественников жить по законам совести, видя, как угасает вольный народ и предчувствуя скорую войну, государь свершил то, от чего уже отвыкли пребывающие в неге, малодетные сары – взял с них воинский оброк! Да не жиром и дорогими скакунами, чем теперь платили, а как испокон веков было заведено, по одному мужающему отроку от рода.

В ополчение годились и стар, и млад, невзирая на пол, и собирать его было легче, ибо делали это старейшины родов, отдавая воинов племенным князьям, а те уже под своим предводительством ставили в один общий государев строй. Тут же было след отобрать способных к воинскому ремеслу совсем юных отроков, коих называли парами, и навсегда отнять из-под воли родителей, рода и племени.

Паров давно уже не отдавали под полную власть государя, потому вскоре после путешествия по землям Ураган поехал по кочевым путям, выслушивая ропот, а то и угрозы князей и старейшин, не желающих жертвовать порой единственными сыновьями. Если не отдавали, щелкал бичом над головами, выражая свой гнев, и, если это не помогало, бывало, силой отнимал и уводил с собой под проклятья и слезы родителей. Конечно, были и такие пары, что сами просились в Скуфь, особенно те, кто ходил на Дария с ополчением, но суть состояла в том, что дружина собиралась из отроков одного возраста и опыта, дабы никто не выделялся и все воинство было как единый, могучий витязь.

Обиженные на правду ярые мужи пожаловались вечевым старцам и потребовали, чтоб те либо усмирили ярый пыл государя, либо вовсе совершили укрощение, то есть заключили в каменную вежу и дали ему невесту, чтоб продлил род.

После этого вечевой предводитель, именем Валуй, явился к государю с упреком и речь завел: дескать, ведомо мне, замыслил Скуфь возродить, дабы по старым законам жить. Да ведь напрасно это, все равно не собрать столько отроков и сотворить из них витязей, сколько прежде собирали. И, мол, на что тебе малого числа войско? Чтоб гордыню свою побаловать, мятущийся дух утешить? Для иного-то дела такая Скуфь не годится.

Власть государя во все времена стояла под тяглом веча, старцы неспособны были лишить его Владычества, но могли и более строгий спрос учинить, да и вовсе лишить свободы, поэтому Ураган не решился скрывать своих устремлений.