Петруша ходил веселый и, разинув слюнявый рот, «пукал» во всех пальцем, будто бы из ружья. Обмолоток он ждал целый год, там работать не надо: пей да гуляй.
Поздно вечером к Маньке забежала Вера Ехременкова. В сенях распахнула тулуп, под которым переливалось шелковое зеленое платье, по вырезу сердечком шли мелкие пуговки.
– Мать на станции выменяла у городской.
От такой невиданной красоты у Маньки забухало сердце. Обтерев юбкой руки, она тронула блестящую ткань, а потом тихонько погладила.
Веркина мать работала кладовщицей в амбаре. Еда в их доме была всегда. От такой благодати и Манечке иногда перепадало. Зимой, когда Верке случалось украсть у матери ключ, они пробирались в колхозный амбар и долотом колупали во флягах замерзший мед. Складывали медовые куски в совок и в нем относили на стайку, чтобы зарыть в сено. Такой совок съедали вдвоем за три дня, а потом ждали, когда подвернется еще случай.
– Я сегодня в Лысогорку бегала за известкой. – Верка потопталась на месте. – Глянь, чего выменяла в магазине на соленые грузди.
Она выставила голую ногу в черной галоше. По бокам вдоль ступни проглядывало алое мягонькое нутро.
Манька села на корточки и прикоснулась к блестящему чуду, потом подняла глаза на конопатое Веркино лицо.
– Обмолотки справлять в них пойдешь? – Она встала и запахнула фуфайку. – Петруша четвертя с самогонкой в контору уже свез. За ним председатель в кошевочке приезжал.
– А ты? – спросила подруга.
– Я не пойду, Вера, – сказала Манька и туже запахнула фуфайку.
Ехременкова посмотрела на ее живот.
– Да не видно еще ничего…
– Правда?
Маньке хотелось пойти на гулянку, но кроме фуфайки, юбки и ситцевой кофты у нее ничего не было.
– Под фуфаечкой не видать, – сказала Вера. – В ней и пойди.
– Мамань…
– Чего тебе?
– Мамань, а чего это у Маньки живот прыгает? Я нынче голову на коленки ей положила вшей поискать, а мне по голове прямо тук да тук…
Кустиха вскочила с кровати и схватила дочь за грудки.
– Брешешь!
– Прямо по голове, – Нинка хлопнула себя по макушке. – Вот сюда, тук да тук.
Земная правда
Конечно, она пообещала отцу не совать нос в чужие дела. Но если здраво рассудить, разве в посещении библиотеки есть какой-нибудь криминал? Любой человек вправе читать то, что ему хочется. И если представить себе, что автор романа вовсе не сосед этого самого человека, а просто писатель, все выглядело очень невинно. Так или почти так рассуждала Дайнека, собираясь в библиотеку.
В подъезде навстречу ей попалась Вера Ивановна. Теперь в ее руках была папка. Как видно, протест крепчал день ото дня.
– Хорошо, что встретились, – она стала распутывать веревочные завязки. – Надо подписать документ.
– Я же сказала, мне еще нет восемнадцати.
Вера Ивановна тут же нашлась:
– Когда приедет отец?
– Не скоро, – столь же молниеносно сориентировалась Дайнека.
– Скажи ему, как приедет, чтобы зашел ко мне.
– Скажу, – соврала она.
С первого этажа потянуло холодом. Дверь хлопнула, но сквозняк продолжал гулять. Снизу донеслись звуки шагов.
– Опять дверь камнем подперли?! – закричала Вера Ивановна.
Шаги ненадолго смолкли, потом зазвучали снова, только немного медленней и осторожней. Из-за лифтовой шахты высунулась лысая голова и блеснули стекла очков.
– Здравствуйте, Алексей Петрович, – Дайнека поздоровалась с директором съемочной группы. |