Анна Князева. Роман без последней страницыЛюдмила Дайнека – 5
Флешбэк № 1
Косили и грабили только бабы. Мальчишки на можарах свозили траву к силосной яме, в которой топтались тощие девки. Трава набивалась медленно, потому что даже самая здоровая баба не выкосит столько, сколько наработает хлипкий мужик. А их в деревне было всего трое: слюнявый Куста, горбатый Митька и председатель Савицкий. Четвертый – дед по прозвищу Ерш, тот, что гнал деготь за кладбищем, где много берез, еще в мае сделал гроб, втащил его на чердак, упал и насмерть убился. В том гробу его и схоронили. Вечером бабка Хохлиха взяла икону и пошла по дворам. Собрала баб, что подоили коров. Так, всем гуртом, отправилась с иконой в поле молиться, просить Боженьку о дожде. Ночью прошел дождь, а с утра в деревне готовились к свадьбе. С работы отпустили одних только девок, подружек невесты, их набралось около двадцати. Баб оставили на покосе. Обычное дело, им, старым, пристало только работать. Оба, и жених, и невеста, были из сосланных чухнов. Манька в девках пересидела, кроме нее в семье было еще трое ребят. Отец помер, и мать сосватала ее за горбатого Митю Ренкса. Выдать – и с глаз долой, пусть кормит муж. В доме, как у всех, была голодуха. В округе на шесть километров не росло даже щавеля. Листья щипали с картошки. Рубили, варили, заправляли отгоном, его было вдоволь, потому что масло сдавали в районный центр по налогу. Невесту приготовили до обеда. Вырядили в белое платье из отбеленного на морозе холста. Сдвинули столы, покрыли скатертью из того же холста, что платье невесты. Мать выставила миски с вареной картошкой и соленой капустой красного цвета, такую каждый год квасили с бураками. Вытащила из печки чугун, в котором томилась брюква. Переложила желтые разваристые кругляши в глубокую чашку. Поставила на стол два гусака с самогонкой и медовуху в коричневой крынке. Младшие сидели на печке, глотая слюни, смотрели, как мать несет к столу тазик с сушками, облитыми жирной сметаной. Еще вчера она выпекла их из муки, которую колхоз выделил к свадьбе. О них все трое мечтали ночью, надеясь, что, захмелев, кто-нибудь из гостей кинет на печь несколько штук. Время шло, Манька села в торец стола. Рядом – пустой стул. Подружки запели свадебную и стали ждать жениха. Наконец услышали скрип ворот, в хату зашел председатель, раскинул руки и прокричал: – Митька помер! – Чегой-то? – вскинулась мать. – Вымылся, штаны постирал, рубаху. Там, в бане, его и зарубили. Всю ночь пролежал, пока не нашли. – А-а-а-а! – закричала Манька. Председатель обвел взглядом стол, потом унылые лица подружек. Снял кепку и почесал в голове. – Ты, вот что… – сказал он Маньке, – чтоб ничего не пропало. За Кусту пойдешь. Сегодня. – Он снова посмотрел на еду. – Жрать нечего… – За Кусту я не пойду! Он слюнявый, у него рот открыт… Манькина мать закричала: – Пойдешь! Я тебя в бочке солить не буду! Ты мне здесь не нужна! Председатель надел кепку и вышел из хаты. Манька выскочила на улицу, вцепилась в телегу и взревела во весь голос. Председатель ругнулся и вытянул ее хлыстом вдоль спины. Она отцепилась, упала на землю. Из хаты выбежала подружка и стала тащить ее за руки. – Вставай, Манька, в хату идем. – Ой лишенько мне, Вера, – плакала невеста. – Ой, лишенько… Грешница я – понесла… Вера отпустила ее руки, и Манька распласталась в пыли. – Митенькин? – Нет, не его. – А Митенька знал, от кого? – Знал. |
