Гарриет повернула голову и, казалось, сосредоточила взгляд на Дженнифер. Затем она сказала более хриплым голосом:

— Я пошла к Шону и сказала ему, что со мной случилось.

— Что он ответил?

Голос Гарриет был столь же невыразителен, как и ее лицо.

— Шон ответил, что я сама виновата, он тут ни при чем и скоро уезжает.

— Уезжает… — Дженнифер опустилась на спинку кресла. — Шон О'Ханрахан уезжает? Куда?

— Не знаю. Когда я была у него, он уже тогда собирал свой чемодан. Он говорил, что вроде возвращается в Белфаст.

— Но… ты ведь сказала ему о…

— О ребенке? Конечно. Он не на шутку разозлился. Будто я прилегла и тут же сама по себе забеременела. Я напомнила, что он обещал жениться на мне и тому подобное, когда мы ходили в Старое аббатство, о том, что он говорил, будто собирается жениться на мне как можно быстрее. Дженни, это было тогда, а сейчас, видно, у него больше нет повода жениться на мне.

— Ах, Гарриет…

Дженнифер гладила Гарриет, стараясь вдохнуть в нее жизнь. Даже отблески желто-оранжевых языков пламени не могли оживить лицо Гарриет. Оно было мертвенно бледным.

— Гарриет… — снова пробормотала Дженни, всем сердцем сочувствуя обманутой девушке.

Хотя Гарриет было почти столько же лет, около двадцати, она все еще вела себя как ребенок. Однако преподнесенный ей жизнью урок и действительность уже отразились на ее лице.

— А затем я пошла к нему, — снова заговорила она шепотом, уставившись в камин.

— Снова к Шону?

— Я ходила к нему, как ты и советовала мне сделать. Мне не к кому было обращаться. Я не могла сказать отцу, он страшно наказал бы меня. Ты не знаешь, что он сделал со мной, когда обнаружил, что мы с Шоном переписываемся. На этот раз он не просто запер бы меня в платяной шкаф. Он поступил бы со мной гораздо хуже.

— В платяной шкаф…

— Видишь, он и раньше так поступал со мной, — продолжила она слабым бесстрастным голосом. — В наказание он раньше запирал меня в платяной шкаф, и мне стало так плохо, что я боялась того, что меня снова туда запрут. Дженни, я не могла вынести, когда он так поступал со мной. Я, бывало, сидела на корточках в этом темном шкафу, туда даже через щели не проникал ни один луч света. Он поворачивал ключ в замке, и приходилось долго ждать, когда отец откроет дверь и выпустит меня. Было страшно, вдруг он забудет обо мне и я умру. Сперва я громко кричала, затем просто хныкала, молила, скребла дверь. Меня будто заживо похоронили. Он всегда возвращался за мной. Однажды… я так громко выла, что он пришел, схватил меня и избил до смерти, затем снова на всю ночь запер в платяной шкаф. Тогда я думала, что сойду с ума. Дженни, сейчас он поступил бы со мной точно так же, если не хуже. Отец очень требователен и строг. Если бы он узнал об этом, то сказал бы, что я так поступила, чтобы опозорить его. Дженни, ты же знаешь это, ты знаешь, каков он. Ты же видишь, как его боится мать и как Джон повинуется каждому его слову. Джон никогда не хотел оставаться в Уоррингтоне и работать клерком. Но ему пришлось, так как отец потребовал. Только Виктор не подчинился ему…

Гарриет, видно, забыла, что хотела сказать дальше. Дженнифер ласково спросила:

— Дорогая, к кому ты ходила?

— К своему брату. Я подумала, что он сможет помочь. И, похоже… помог… Думаю… он помог…

Будто не осознавая, что делает, Гарриет рассеянно протянула правую руку, закатала рукав и обнажила свою белую кожу. В локтевой впадине расплылось красное пятно, от которого во все стороны расходились фиолетовые полоски.

— Гарриет, что это?

— Это от иголки.