А затем она добавила, ненавидя себя за то, что прячется за именем своего мужа:

– Я теперь Бриджертон. Я нахожусь под их защитой.

Предупреждение Пенелопы не изменило маску удовлетворения, которая была на красивом лице Крессиды.

– Я думаю, тебе лучше, выслушать то, что я тебе скажу, прежде чем угрожать мне.

Пенелопа знала, она должна выслушать. Лучше узнать то, что стало известно Крессиде, чем закрыть глаза и притвориться, будто ничего этого не было.

– Продолжай, - реплика Пенелопы, была преднамеренно краткой.

– Ты совершила критическую ошибку, - проговорила Крессида, указывая указательным пальцем на Пенелопу, и делая им короткие движения вперед-назад. - Тебе не приходило в голову, что я никогда не забываю оскорбления?

– Что ты пытаешься сказать, Крессида? - Пенелопа хотела, чтобы голос казался сильным и уверенным, но на самом деле он был не громче шепота.

Крессида встала, и медленно пошла по комнате, спиной к Пенелопе, ее бедра слегка покачивались, и ее движения напоминали хищника.

– Посмотри, точно ли я запомнила твои слова, - сказала она, постукивая пальцем по щеке. О, нет-нет, не напоминай мне. Я думаю, это само придет ко мне. О, да, вроде я сейчас припоминаю, - она повернулась к Пенелопе лицом. - Я полагаю, ты сказала, что тебе всегда нравилась леди Уислдаун. А затем - и должна отдать тебе должное, это была незабываемая и запоминающаяся фраза - ты сказала, что это просто разобьет твое сердце, если она окажется женщиной, подобной леди Туомбли, - улыбнулась Крессида, - То есть мной.

Горло Пенелопы пересохло. Ее пальцы задрожали. Ее кожа превратилась в лед.

Потому что она никак не могла вспомнить, что же она сказала тогда, когда оскорбила Крессиду, но совершенно точно помнила то, что написала в той последней финальной колонке, которая была ошибочно распространена на ее обручальном балу. Ту, которая -

Ту, которую бросила на стол Крессида.

Пенелопа посмотрела на листок, хотя в этом не было необходимости, она хранила ее в сердце.

– Что ты хочешь эти сказать? - спросила она, даже зная, что ее попытка притвориться, что она не понимает о чем идет речь, была довольно глупа и бесполезна.

– Ты очень умна, Пенелопа Физеренгтон, - сказала Крессида, - Ты прекрасно знаешь, что я знаю.

Пенелопа не отрывала взгляда от инкриминирующего листка бумаги, не способная отвести взгляд от тех роковых слов.

Это разбило бы мое сердце.

Разбило бы мое сердце.

Разбило бы мое сердце.

Разбило бы мое -

– Нечего сказать? - спросила Крессида, даже не глядя ей в лицо, Пенелопа почувствовала ее жестокую и надменную улыбку.

– Никто не поверит тебе, - прошептала Пенелопа.

– Я могу поверить в это, - сказала Крессида, и рассмеялась жестоким смехом, - Ты, очевидно, неплохо скрывалась, и ты гораздо умнее, чем кажешься. Достаточно умная, - добавила Крессида с особым ударением на последнем слове, - Чтобы понять, что как только я зажгу искру такой особенной сплетни, новости распространяться быстрее пожара в лесу.

Пенелопа почувствовала головокружение, очень неприятное головокружение. О, Боже, что она скажет Колину? Как она сможет говорить с ним? Она знала, что должна с ним поговорить, но где ей найти правильные слова?

– Да, никто поначалу не поверит в это, - продолжала Крессида, - Ты права насчет этого. Но затем, потихоньку, они начнут думать, медленно и уверенно собирая вместе кусочки головоломки. Некоторые вспомнят, что сказали тебе нечто такое, что потом оказалось в колонке. Вспомнят, что ты была на том приеме. Или Элоиза Бриджертон, вечно все вынюхивающая. Рразве никто не знает, что вы вдвоем говорите с друг другом обо всем на свете?

– Что ты хочешь? - спросила Пенелопа, голос ее был тихий и затравленный, она подняла голову, и, наконец, посмотрела в лицо своего врага.