– Но -

Колин воинственно скрестил руки.

– Так-так-так. Ты не можешь сделать вызов подобно этому, а потом сбежать. Кроме того, танец на Беркли-стрит, кажется относиться к тому типу вещей, которые человек просто необходимо сделать хоть раз в жизни, ты не согласна?

– Все нас увидят, - быстро прошептала она.

Он пожал плечами, стараясь скрыть тот факт, что его забавляла ее реакция.

– Я не беспокоюсь об этом. А ты?

Ее щеки сначала порозовели, а затем заалели, она с трудом проговорила:

– Люди подумают, будто ты ухаживаешь за мной и собираешься жениться.

Колин наблюдал за ней вблизи, и не понимал, чем она так взволнована. Кого волнует, если люди подумают, что он ухаживает за ней? Слух скоро окажется ложным, и они вдоволь посмеются за счет высшего света. На кончике его языка буквально вертелись слова: “Наплевать на общество”, но он сдержался. Было что-то сокрыто в глубине ее карих глаз, какая-то эмоция, которую он не мог определить. Эмоция, которую он никогда не поймет и не почувствует.

Он внезапно понял, что последняя вещь, которую он бы сделал, это обидеть Пенелопу Физеренгтон. Она была лучшей подругой его сестры, более того, она была, незамысловатая и простая, очень милая и хорошая девочка.

Он нахмурился. Он подумал, что уже не может называть ее девочкой. Она, в свои двадцать восемь лет, не девочка, как и он в тридцать не три - не мальчик.

В конце концов, с осторожностью, и как он надеялся с хорошей долей чуткости, он спросил:

– Почему мы должны волноваться, если люди подумают, что я собираюсь жениться на тебе?

Она прикрыла глаза, и на мгновенье Колину показалось, будто его вопрос причинил ей боль. Когда она открыла свои глаза, ее взгляд был почти сладостно-горький.

– Это было бы довольно забавно, - сказала она, - Сначала.

Он ничего не сказал, лишь ждал от нее продолжения.

– Но, в конечном счете, стало бы ясно, что мы не собираемся справлять свадьбу, и тогда это будет…

Она остановилась, сглотнула, и Колин понял, что она не всегда такая сильная и смелая, как кажется снаружи.

– Это было бы воспринято так, - продолжала она, - Будто ты намеривался соблазнить меня, потому что я…, - ну, ладно, это было бы именно так и воспринято.

Он не спорил с ней. Он знал, что ее слова верны.

Она грустно вздохнула.

– Я не хочу, чтобы меня обсуждали в свете из-за этого. Даже леди Уислдаун, несомненно, напишет по этому поводу. Почему бы и нет? Это была бы довольно пикантная сплетня.

– Я прошу прощения, Пенелопа, - сказал Колин.

Он не был точно уверен, за что же он извинялся, но по его мнения сейчас было самое время извиниться.

Она приняла его извинения небольшим кивком.

– Я знаю, я не должна волноваться по поводу того, что обо мне могут подумать люди, но я все же волнуюсь.

Он немного повернулся, потому что он обдумывал ее слова. Или тон ее голоса. А может быть и то, и другое. Он всегда думал о себе, как о человек, стоящем несколько выше предрассудков высшего света. Но, конечно, не вне его, он вращался в высшем свете и он наслаждался этим. Но он всегда полагал, что его счастье не зависит, и не будет зависеть от мнения других людей.

Но, может быть, он думал об этом неправильно. Легко полагать, что тебе не волнует мнение других людей, когда это мнение благоприятное к тебе. Будет ли ему безразлично до их мнения, если они будут третировать Пенелопу?

Она прежде никогда не подвергалась остракизму, никогда не участвовала в каком-либо скандале. Она просто была… непопулярной.

О, люди, конечно, были вежливы с ней. И Бриджертоны оказывали ей поддержку. Но, большинство воспоминаний Колина о Пенелопе связанны с тем, как она стоит у периметра танцевального зала, стараясь смотреть куда угодно, но только не на танцующие пары и пытаясь выглядеть так, словно ей совсем не хочется танцевать.