Почему, ну почему, он чувствовал себя такой задницей?

– Пенелопа…, - начал он.

– Нет, все в порядке, - быстро сказала он, - Ты не должен ничего говорить.

– Нет, я должен.

– Я хочу, чтобы ты ничего не говорил.

Сейчас она выглядела спокойно и с чувством собственного достоинства. Что заставило его почувствовать себя еще хуже. Она стояла перед ним, скромно сложив руки на груди, и опустив глаза на пол.

Она, должно быть, думала, что он поцеловал ее из жалости.

А он был подлецом, потому что небольшая его часть хотела, чтобы она так думала. Поскольку, если она так думала, то, возможно, он бы смог убедить себя, что это правда, и им двигала лишь жалость и ничего больше.

– Я должен уйти, - сказал он тихо, но его голос прозвучал необычайно громко в тишине комнаты.

Она не пыталась остановить его. Он направился к двери.

– Я должен уйти, - сказал он снова, хотя ноги его напрочь отказывались двигаться.

Она кивнула.

– Я не, - начал он говорить, затем, словно испугавшись слов, слетевших с языка, замолчал, резко повернулся и направился к двери.

Но Пенелопа, конечно, окликнула его - она не могла его не окликнуть - Ты не что?

А он не знал, что ей сказать, поскольку то, что он начал говорить, было: “Я не целовал тебя из жалости”.

Если он хотел, чтобы она знала это, если он хотел убедить себя в этом, это могло значить лишь то, что ему необходимо было ее хорошее мнение о нем, что могло означать, лишь одно -

– Я должен идти, - выпалил он, совсем отчаявшись, и думая, что лишь немедленный уход от нее, был единственным способом прервать его мысли, бегущие по такой опасной дорожке.

Он сократил расстояние до двери, немного задержался у нее, словно ожидая, что она что-нибудь скажет, позовет его, что-нибудь сделает.

Но она ничего не сделала.

И он ушел.

И он еще никогда не испытывал к себе такого огромного отвращения.

Колин был в крайне плохом настроении, когда вернулся домой, и обнаружил лакея с запиской от матери с просьбой навестить ее. К тому же, он еще не пришел в себя, после посещения Пенелопы.

Проклятье! Кажется, она снова будет строить свои планы, и будет докучать ему с просьбами жениться. Обычно все такие ее записки, в итоге, заканчивались разговорами о женитьбе. А сейчас, он был совсем не в том настроение, чтобы спокойно говорить с матерью на эту тему.

Но она была его матерью. И он любил ее. А это означало, что он не может ее игнорировать. Таким образом, ворча и проклиная все на свете, он скинул ботинки и пальто и зашел к себе в кабинет.

Он жил в Блюмсбари, не в самой фешенебельной части города, по мнению аристократии, хотя Бедфорд-сквер, где он заключил арендный договор на небольшой элегантный домик с террасой, была местом довольно высококлассным и респектабельным.

Колину даже нравилось жить в Блюмсбари, где его соседями были доктора, адвокаты и ученые, люди, которые занимались своим делом, а не посещали бал за балом. Он не был готов пустить в оборот свое наследство и стать торговцем - в конце концов, довольно неплохо было носить имя Бриджертон - но что-то стимулирующее было в наблюдении за жизнью работающих людей: торговцев, ежедневно говорящих о своем деле; адвокатов, направляющихся на восток, к зданию главного суда; докторов, идущих на север в Портленд плэйс.

Было бы достаточно просто проехать в экипаже через город, он совсем недавно вернулся в конюшни, после визита Колина к Физеренгтонам.

Но Колин чувствовал потребность в свежем воздухе, не говоря о сильном желании, выбрать самый долгий способ добраться до дому Номер Пять.

Если уж его мать намеривалась прочитать ему еще одну лекцию о преимуществах и достоинствах брака, сопровождаемую долгими описаниями каждой приемлемой мисс в Лондоне, пусть тогда, черт подери, подождет его подольше.