— Он помер!

Тут Пер Лысуха открыл один глаз и с упреком поглядел на Маттиса:

— Вовсе я не помер! Неужто ты думаешь, у меня хватит совести не попрощаться с вами перед смертью?

Потом он снова опустил веко, и все вокруг него долго стояли молча. Слышалось лишь его хриплое дыхание.

— А теперь, — сказал Пер, открыв оба глаза, — теперь, други мои верные, я хочу со всеми вами проститься! Теперь я помираю.

И он умер.

Ронья никогда не видела, как умирают люди. Она поплакала немного. «Правда, — думала она, — он так устал в последнее время. Теперь он, верно, отдыхает где-то в неведомом мне краю».

А Маттис с рыданиями мерил шагами каменный зал и кричал:

— Ведь он был всегда! А теперь его нет!

И снова, и снова повторял:

— Ведь он был всегда, а теперь его нет!

И тут Лувис сказала ему:

— Маттис, ты ведь знаешь, что никто не может жить вечно. Человек рождается на свет, поживет и умирает. Так было всегда. Плачем горю не поможешь.

— Но мне худо без него! — кричал Маттис. — Так худо, что сердце надрывается!

— Давай я обниму тебя и посидим вместе, хочешь?

— Давай! И ты иди ко мне, Ронья!

И он сидел, наклоняясь то к Лувис, то к Ронье, и старался выплакать все горе. Ведь Пер Лысуха всегда был в его жизни, а теперь его не стало.

На следующий день схоронили они Пера на берегу реки. Зима стояла на пороге, и, когда Маттис со своими разбойниками несли мертвое тело к вырытой могиле, на гроб Пера падали первые мягкие мокрые снежные хлопья. Гроб Пер Лысуха смастерил себе сам, еще давно, когда был в силе, и все эти годы хранил его в каморе, где висела одежда.

— Разбойнику может понадобиться гроб, когда он меньше всего этого ожидает, — говаривал Пер, а в последние годы он все удивлялся, что гроб до сих пор ему не пригодился.

— Но раньше или позже он мне пригодится, — повторял он.

И вот теперь гроб ему пригодился. Всем в замке сильно не хватало Пера Лысухи. Маттис всю зиму ходил мрачный. Разбойникам тоже было невесело, потому что от настроения Маттиса зависели в замке и радость и печаль.

Ронья отправилась с Бирком в лес, где зима вступила в свои права, и, стоя на лыжах у горного склона, она забыла все печали. Но, вернувшись домой и увидев Маттиса, который, нахохлившись, сидел у очага, она вспомнила все снова.

— Утешь меня, Ронья, — попросил он, — помоги, мне ужас как тошно!

— Скоро придет весна, и тебе станет легче, — сказала Ронья, но это его не утешило.

— А Пер Лысуха весны не увидит, — мрачно ответил он, и на это Ронья ничего утешительного сказать ему не могла.

Но вот зима миновала и наступила весна. Она приходила всегда, невзирая на то, кто умер и кто остался жить. Маттис повеселел, как было с каждой весной. Проезжая во главе разбойников по Волчьему ущелью, он насвистывал и пел. А на другом конце ущелья его ждал Борка со своими людьми. Хо-хо! Наконец-то они примутся разбойничать после долгой зимы! Маттис и Борка родились разбойниками и по глупости радовались этому. Но дети их были куда умнее. Они радовались вовсе не разбойничьим удачам. А тому, что снег стаял и можно снова ездить верхом, что они скоро снова переберутся в Медвежью пещеру.

— И еще я рада тому, что ты, Бирк, никогда не станешь разбойником.

Бирк засмеялся:

— Не стану. Я в этом поклялся. Однако я не знаю, на что мы с тобой будем жить?

— А я знаю. Мы станем рудокопами. Что ты на это скажешь?

И тут она рассказала Бирку сказку про серебряную гору Пера Лысухи, которую ему когда-то показал серый карлик в благодарность за то, что он спас ему жизнь.