– Для экскурсий это место не очень подходит. Ты не можешь прикатить сюда, сделать несколько моментальных фотографий, затем с ревом и хохотом прочесать пару плантаций, или заскочить в старинный французский квартал, либо заехать в Мемфис, чтобы посетить могилу Элвиса, и тем ограничиться. Это место создано для того, чтобы по нему странствовать, блуждать, мечтать о нем.

– Возможно, именно поэтому ты его так любишь, – сказала Дария. – Потому что это место для странствий. А страсть к скитаниям у тебя в крови.

Точно так же, как и у моего отца. Сколько раз Рорк слышал, как мать обвиняла его в этом? Разница в том, решил Рорк, что если Патрик О'Мэлли до конца жизни продолжал скитаться по свету, побеждая на конкурсах современной фотографии и получая Пулитцеровские премии для журналистов-фоторепортеров, то ее сына уже начинает утомлять бесконечная погоня за чем-то недосягаемым.

Отнюдь не склонный делиться с Дарией своими опасениями о том, как она могла бы перевернуть его жизнь, Рорк просто кивнул и сказал:

– Возможно, ты права.

Что-то здесь не так, размышляла Дария, исподтишка разглядывая его, но притворяясь крайне заинтересованной видом обширных рисовых полей. Отметив, как при ее внешне невинном замечании прищурились его глаза, плотно сжались губы и упрямо выдвинулся подбородок, она подумала, что, возможно, последние годы своей жизни Рорк О'Мэлли потратил не гоняясь за чем-нибудь, а убегая от чего-то.

Как будто уклоняясь от разговоров, Рорк протянул руку, включил приемник и настроил его на местную радиостанцию. Передавали жалобную креольскую песню о трагической любви, и Дария, и без того пребывавшая в мрачном настроении, почувствовала заметное облегчение, когда заунывную мелодию сменила более веселая песенка о пирогах с креветками.

По мере углубления в таинственные пространства дельты их все плотнее охватывала успокоительная тишина. Зная, как изменчив ландшафт заболоченных рукавов реки, как на месте русла неожиданно может появиться широкая отмель, как по виду твердая почва может весной превратиться в стремительно бегущие водные потоки, как затопленная, полностью скрывшаяся под водой земля многократно возрождается снова и снова, Дария удивлялась уверенности, с какой Рорк вел машину.

Казалось, в нем заложен инстинкт почтового голубя. Откуда-то издалека, с по-зимнему бледного неба, все громче доносились раскаты приближающейся грозы, похожие на удары гигантского молота по дьявольской железной наковальне.

Они проехали кладбище, где могилы располагались на возвышениях, чтобы предотвратить всплывание на поверхность гробов во время паводка. Отблеск солнечных лучей на крыльях надгробного ангела мгновенно вызвал у Дарии яркую вспышку воспоминания.

– Рорк! – Она схватила его за руку, почти заставив съехать с узкой дороги.

– В чем дело? – Он выругался себе под нос, выруливая на дорогу.

– Я кое-что вспомнила!

Рорк немедленно затормозил, заглушил двигатель и повернулся к ней. Он надеялся, что эта поездка поможет Дарии заполнить пустоты в памяти, и был доволен, что результат сказался так скоро.

– После того как я рассталась с тобой перед отелем, я бежала по Французскому кварталу и добралась до парка Армстронга, когда меня догнал и схватил человек в капюшоне палача.

– Черт. Помнится, я видел этого парня. – Пальцы Рорка сжались в кулаки, когда он представил себе человека, который пробежал мимо него.

– Он затащил меня на кладбище, дав понять, что собирается меня убить… и тогда я, пытаясь спастись, кое-что предложила ему…

– Что именно?

Предполагая, что сейчас ему станет известно, какую вещь продажные полицейские искали в доме Дарии, Рорк был ошарашен ее ответом:

– Себя.