Когда он вернулся в гостиную, донья Эрмоса прочла по его глазам, что случилось что-то необычное.

— Говорите, Луис, — произнесла она, — не скрывайте ничего от меня, мой друг, вы знаете, что я храбра и всегда готова к несчастью.

— Несчастье, нет! — отвечал молодой человек, стараясь скрыть от нее правду.

— Что же тогда?

— Может быть… Может быть ничего… ерунда, мой друг, ничего более.

— Нет, вы меня обманываете. Повторяю, хочу это знать!

— Ну, если вы этого требуете, то я вам скажу: вероятно, тот патруль, который стрелял по шлюпке, только что прошел у подошвы холма, вот и все.

— Это все? Хорошо, вы увидите, поняла ли я то, что вы хотели скрыть от меня. Лиза, позови Хосе!

— Зачем? — спросил дон Луис.

— Вы это узнаете.

Старый солдат появился на пороге гостиной.

— Хосе, — сказала донья Эрмоса, — возможно, что на дачу сегодня ночью нагрянут с обыском, поэтому заприте хорошенько двери и приготовьте оружие.

Дон Луис был поражен таким мужеством и таким спокойствием в опасности.

— Это уже сделано, сеньора, — отвечал ветеран, — я могу дать двадцать выстрелов, да имею еще саблю.

— Я — четыре и рапиру! — сказал Луис, внезапно поднимаясь со своего места.

Но еще более внезапно он снова сел.

— Нет, — сказал он, — здесь не будет пролита кровь.

— Как?

— Я говорю, Эрмоса, что моя жизнь не стоит бесполезного сопротивления, которое неизбежно приведет к гибели всех.

— Хосе, делайте то, что я вам приказала! — сказала решительно молодая вдова.

— Эрмоса! — вскричал дон Луис, — умоляю вас во имя нашей любви!

— Луис, — отвечала она с невыразимой нежностью в голосе, — я живу только вами: если вы умрете, милый, то и я умру.

Едва молодая женщина успела произнести последние слова, как на верхней дороге послышался галоп нескольких лошадей.

Дон Луис встал, спокойный и решительный; пройдя через двор, где расхаживал Хосе, он вошел в свою комнату. Скинув свое пальто, он вынул из-за пояса двуствольные пистолеты, осмотрел курки, взял свою шпагу и, вытащив ее из ножен, отнес ее в угол двора.

В этот момент на дворе появилась донья Эрмоса, за нею шла испуганная Лиза.

— Сеньора, — прошептала Лиза, — хотите, я прочту мою молитву?

— Да, дорогая крошка, — отвечала ее госпожа, целуя ее в лоб, — ступай в гостиную и молись, Бог, без сомнения, услышит твою невинную молитву.

Ночь была темна; удушливый воздух предвещал близкое наступление грозы.

Едва донья Эрмоса успела обменяться несколькими словами с доном Луисом и своим старым, верным, слугой, как вблизи дверей послышались голоса и шум шпор и сабель нескольких всадников, соскакивавших со своих лошадей.

Дон Луис и донья Эрмоса вернулись в гостиную, выходившую под навес, и увидели Лизу, которая, скрестив руки, молилась на коленях перед распятием.

Словно для того чтобы ребенок успел закончить свою молитву, в дверь раз двенадцать грубо ударили сабельными рукоятками именно в тот момент, когда Лиза поднялась с колен.

— Вот на чем мы с Хосе порешили, — сказал дон Луис донье Эрмосе, — мы не будем ни отвечать, ни открывать дверей. Если они попытаются взломать дверь, то потратят на это много времени, так как она очень толста и прочна.