|
Пуштунскому или бедуинскому племенному вождю просто не придет в голову строить город или создавать государство. Как не придет ему в голову блажь насчет «последнего моря». Хватает чисто земных, практических дел: нужно выжить, не допустить падежа скота, искать новые пастбища, выменивать на сыр и молоко ткани и ножи... Где уж тут грезить об «империи на полмира»? А нас меж тем всерьез уверяют, что степняк-кочевник отчего-то вдруг проникся идеей государства или по крайней мере грандиозного завоевательного похода до «пределов мира». И в ударные сроки каким-то чудом объединил соплеменников в могучую организованную армию. И за несколько лет обучился обращаться с довольно сложными по тогдашним меркам машинами. И создал военный флот, который палил ракетами по японцам. И составил свод законов для своей громадной империи. И переписывался с римским папой, королями и герцогами, уча их жить. Покойный Л.Н. Гумилев (историк не из последних, но порой чрезмерно увлекавшийся поэтическими идеями) всерьез полагал, что создал гипотезу, способную объяснить подобные чудеса. Речь идет о «теории пассионарности». Согласно Гумилеву, тот или иной народ в определенный миг получает некий загадочный и полумистический энергетический удар из Космоса — после чего преспокойно сворачивает горы и добивается невиданных свершений. В этой красивой теории есть существенный изъян, идущий на пользу самому Гумилеву, а вот его оппонентам, наоборот, до предела осложняющий дискуссию. Дело в том, что «проявлением пассионарности» легко объяснить любой военный или иной успех любого народа. А вот доказать отсутствие «пассионарного удара» практически невозможно. Что автоматически ставит сторонников Гумилева в лучшие, нежели их оппонентов, условия — поскольку не существует надежных научных методов, равно как и аппаратуры, способной зафиксировать на бумаге или плегке «поток пассионарности». Одним словом — резвись, душа... Скажем, рязанский воевода Балдоха во главе доблестной рати налетел на суздальцев, вмиг и прежестоко разбил их войско, после чего рязанцы охально изобидели суздальских баб и девок, ограбили все запасы соленых рыжиков, беличьих шкурок и медов ставленных, накостыляли напоследок по шее некстати подвернувшемуся иноку и победителями вернулись домой. Все. Можете, многозначительно прищурив глаза, произнести: «Рязанцы получили пассионарный толчок, а вот суздальцы пассионарность растеряли к тому времени». Прошло с полгода — и вот уже суздальский князь Тимоня Гунявый, горя жаждой мести, напал на рязанцев. Фортуна оказалась переменчива — и на сей раз «рязани косопузой» вломили по первое число и отобрали все добро, а бабам с девками оборвали подолы, что до воеводы Балдохи, над ним поглумились вволюшку, пихнув голым задом на некстати подвернувшегося ежа. Картина для историка гумилевской школы насквозь понятная: «Рязанцы потеряли прежнюю пассионарность». Возможно, ничего они не теряли — просто-напросто похмельный кузнец не подковал вовремя Байдохиного борза коня, тот потерял подкову, и дальше все шло в соответствии с английской песенкой в переводе Маршака: не было гвоздя, подкова пропала, не было подковы, лошадь захромала... А основная часть Балдохиной рати вообще не принимала участия в битве, поскольку гонялась за половцами верстах в ста от Рязани. Но попробуйте вы доказать правоверному гумилевцу, что дело в гвозде, а не в «утрате пассионарности»! Нет, право, рискните ради любопытства, только я вам тут не товарищ... Словом, и «пассионарная» теория для объяснения «феномена Чингисхана» не годится по причине полнейшей невозможности как доказать ее, так и опровергнуть. Мистицизм оставим за кадром. Тут есть еще один пикантный момент: составлять суздальскую летопись будет тот самый инок, которому рязанцы столь неосмотрительно надавали по шее. |
