|
Для правительства кадастр по-прежнему оставался главным образом фискальным документом. Помещики же усмотрели в нем аргумент, позволявший им «законно» удерживать крестьян, записанных за ними писцами: «у кого колико тогда крестьян было». Так можно интерпретировать справку Поместного приказа 1607 г. о закрепощении крестьян и описании земель. При этом следует учесть ее полемическую направленность. Составление писцовых книг ускорило закрепощение крестьян не по причине «наговоров» Бориса Годунова, якобы повлекших за собой специальный указ царя Федора, а в силу того что феодальные землевладельцы нашли в поземельном описании удобную юридическую форму, санкционировавшую их крепостнические устремления.
Англичанин Д. Флетчер при посещении Москвы в конце 80-х годов обратил внимание на угнетенное положение низших сословий. Как правоведа, Флетчера интересовало юридическое положение крестьян. Ему удалось собрать сведения о законе, или, точнее, порядке, устанавливавшем принадлежность каждого человека к сословию, «в котором состояли до него его предки». По утверждению Флетчера, как крестьян, так и горожан «держат в границах их сословия законами страны, так что сын мужика, ремесленника или земледельца всегда мужик, ремесленник и земледелец». В типичной для Флетчера тираде по поводу порабощенного положения народа в России, возможно, отразились сведения о мерах, с помощью которых русские власти возвращали в прежнее состояние вышедших из тягла ремесленников — горожан и мужиков. Следует подчеркнуть, что меры по ограничению выходов тяглых крестьян носили характер временного урегулирования вплоть до начала 90-х годов. Можно указать на ряд случаев, когда крестьяне «выходили» из-за своих землевладельцев, невзирая на существование режима заповедных лет. Два таких случая зафиксировали писцы в ходе описания Романовского уезда в 1593–1594 гг. Так, пометив заброшенные крестьянские дворы, они записали: «Двор пуст Русинко Черново, вышел за Неупокоя за Ушакова в 7099 году»; «Двор пуст Завьялки Семенова, вышел за Давида Ушакова в деревню в Кириловскую в 7100 году». Аналогичный случай был зафиксирован новгородскими писцами, дозорщиками Бежецкой пятины, не позднее лета 1594 г. При описании поместья Ю. Лупандина писцы установили следующий факт: «Дрв. Туемля, а в ней крестьян: дв. Рудачко Степанов, дв. Терешко Данилов, дв. Сенка Григорьев, дв. бобыль Сенка Олтуфьев, да два двора пустых, а в них жили Якушка Микифоров да Петрушка Васильев, а вывезены в сто во втором году Лисья монастыря в вотчину, в деревню в Заполик». Явившись в деревню Заполик, дозорщики нашли там свезенных крестьян: «Дрв. Заполик, что была пустошь Заполик, а стала та деревня в сто во втором году, а в ней крестьян: дв. Якушка Микифоров, дв. Петрушка Васильев, а вывезены те крестьяне из-за Юрья Лупандина в сто во втором году по старине, пашни паханые крестьянские восмь чети с осминою в живущем обжа без полутрети обжи…» Записав свезенных крестьян за Лисьим монастырем, дозорщики тем самым признали de facto возможность своза крестьян «по старине» в 1594 (7102) г. Несмотря на действие заповедных лет, крестьяне смогли перейти «по старине» от помещика к монастырю, а писцы (с должной оговоркой) записали их за новым землевладельцем. Не подтверждает ли этот факт вывод о том, что режим заповедных лет вплоть до начала 90-х годов не был подкреплен законодательной отменой Юрьева дня? Большой комплекс документов Разрядного и Посольского приказов по городу Ельцу за 1592–1593 гг. свидетельствует, что ограничения выхода крестьян в южных уездах были связаны не с гипотетическим заповедным указом, а с податными мерами властей. В начале 90-х годов правительство пыталось привлечь крестьянское население южных уездов на казачью службу во вновь построенную крепость Елец. Сохранилась обширная переписка между Посольским приказом и елецкими воеводами по поводу весеннего набора 1592 г. |
