Барклай не знал, что его слова о «камне, который бросит теперь народ», не были фигуральны. Через несколько дней после отъезда из Тарутина дорожная карета Барклая остановилась на одной из почтовых станций неподалеку от Владимира. (Левенштерн, с чужих слов, утверждает, что это случилось в Калуге.)

То ли из-за того, что был какой-то праздник, то ли по другой причине, но около дома станционного смотрителя, когда Барклай прошел туда, было много досужей публики. Как только люди узнали, кто находится в доме, то тотчас же собрались толпой и стали кричать и ругаться, обзывая Барклая изменником и не желая выпустить его к экипажу. А. А. Закревский, обнажив саблю, проложил дорогу к возку и заставил ямщика ехать.

Из Владимира Барклай двинулся на северо-запад, в свое эстонское имение. 9 ноября он послал царю из Новгорода отчет, который Александр вскоре и получил, после чего попросил Барклая вернуться в армию.

Недипломатическая тирада

В конце сентября 1812 года, когда русские войска еще находились в Тарутинском лагере, Наполеон прислал туда своего представителя – генерала Жака Александра Лористона – с наказом во что бы то ни стало заключить мир.

Опытный дипломат, бывший послом Наполеона в Петербурге в 1811 году, Лористон не сумел добиться ни малейшего успеха.

В ходе переговоров Кутузов спросил его о здоровье Наполеона, и когда тот ответил, что император здоров, Кутузов преподнес послу следующую не слишком дипломатичную тираду: «О нет! Прежде он был столь крепкого сложения и был столь здоров, что едва я сам от того не умер. А теперь едва ли не придется ему умереть на моих руках!»

«Дубина народной войны»

Во время пребывания армии в Тарутине стало шириться партизанское движение, начавшееся еще в августе, до вступления Кутузова на пост главнокомандующего. Очень точно и образно сказал о партизанском движении и народном характере войны 1812 года Л. Н. Толстой, употребив выражение «дубина народной войны», впервые появившееся в первой главе третьей части четвертого тома романа «Война и мир». «Представим себе, – писал Толстой, – двух людей, вышедших со шпагами на поединок по всем правилам фехтовального искусства… вдруг один из противников, почувствовав себя раненым, – поняв, что дело это не шутка… бросил шпагу и взяв первую попавшуюся дубину начал ворочать ею. Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, был француз, его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, был русский… Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил… дубина народной войны поднялась со всею грозною и величественною силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие».

Тарутинское сражение и его последствия

Все время, пока русские войска стояли в Тарутинском лагере, в шести километрах от них располагался двадцатишеститысячный авангард маршала Мюрата. Кутузов решил нанести по нему внезапный удар. Для этого войска были разделены на две группы: левое крыло – под командованием М. А. Милорадовича и правое крыло – под командованием Л. Л. Беннигсена.

Отряды И. С. Дорохова и А. С. Фигнера зашли в тыл французам и преградили им путь к отступлению.

6 октября 1812 года русские войска перешли в наступление и заставили Мюрата отступить.

В это же время главные силы Наполеона начали отступление из Москвы. И хотя Тарутинское сражение не привело к разгрому сил Мюрата, оно сильно подняло боевой дух русской армии, вновь перешедшей в наступление после беспрерывного четырехмесячного отступления.

Только после победы в Тарутинском сражении и к Александру, и к Кутузову стало возвращаться былое расположение общества.

15 октября с известием о победе под Тарутином в Петербург во второй раз прибыл полковник Мишо.