Офицерам на холме ничего не было видно, кроме вспышек выстрелов и разрывов снарядов. Шарп любовался пушками на стене. Каждое ядро изрыгало пламя, в течение нескольких секунд яркое и мощное, затем принимавшее странную изломанную форму и существовавшее независимо от орудия: медленно гаснущая, извивающаяся красота, дух огня, складка огненной драпировки, которая вдруг сворачивается внутрь себя и исчезает. Эта картина завораживала, и он стоял и смотрел, попивая вино полковника, как будто никакой войны не было, пока донесшийся из темноты победный крик не сказал ему, что атакующие батальоны опустили байонеты и пошли на приступ. И остановились.

Что-то пошло не так. Победный крик затих. Ров, окружавший маленький форт, оказался глубже, чем можно было ожидать. К тому же, невидимый с низкого холма, он был заполнен дождевой водой. Атакующие собирались прыгнуть в ров, легко взобраться на стену, используя взятые с собой короткие лестницы, и применить байонеты к малочисленному противнику. Вместо этого им пришлось остановиться, а французы тем временем подкрались к своим разбитым укреплениям и открыли огонь. Мушкеты легко перекрывали ров, а ответный огонь британцев бессмысленно бил лишь в каменную кладку форта и измочаленные палисады. Французы заставляли людей прыгать в ров или отступать к задним шеренгам. Почувствовав возможность неожиданной победы, они заряжали и стреляли, заряжали и стреляли, а потом, чтобы лучше осветить своих беспомощных жертв, притащили пропитанные маслом зажигательные снаряды, которые приберегали для последней атаки, и спустили их по стене.

Эта ошибка оказалось роковой. С вершины холма Шарп видел, как атакующие беспомощно барахтаются на краю рва. В ярком свете зажигательных снарядов британцы были легкой мишенью для французских артиллеристов на городских стенах: те стреляли по сторонам форта, одним выстрелом отправляя целые шеренги в вечность и заставляя атакующих искать убежища под стенами форта. Но свет выявил и странную слабость форта. Шарп снова выпросил у Форреста подзорную трубу и сквозь запотевшее стекло разглядел, что защитники выставили по краю рва деревянные колья, чтобы не дать взобраться по его внутренней стороне. Колья эти уменьшали ширину рва до тридцати футов, и прежде чем подзорную трубу отобрал майор Коллетт, Шарп заметил первые лестницы, уложенные как мост с опорой на так удобно торчащие колья. Это подошел 88-й, тот же полк, в рядах которого он бился в Сьюдад-Родриго - парни из Коннахта. Три лестницы легли прочно, дерево было мокрым, прогибалось, но держало, и ирландцы начали опасную переправу прямо в лицо мушкетным пулям. Кто-то сорвался в ров, но остальные перебрались, и фигуры в темных мундирах, освещенные пламенем, взобрались на вал – а за ними перебирались все новые и новые.

Свет зажигательных снарядов гас, поле боя погружалось во тьму, и только звуки доносили до вершины холма повесть об этом бое. Были слышны вопли боли, но выстрелов почти не было, что говорило тем, кто понимает: в ход пошли байонеты. Потом раздался победный крик, быстро докатившийся до задних рядов атакующих, и Шарп понял, что британцы победили. Коннахтские рейнджеры искали в изрешеченном ядрами форте выживших французов, длинные байонеты раскидывали обломки дерева, а Шарп улыбался в ночь, думая, что это был хороший бой. Патрик Харпер будет ревновать: ребятам из Коннахта будет что порассказать о переправе по ненадежному мосту и о победе. Голос Уиндхэма ворвался в его мысли:

- Итак, джентльмены, дело сделано. Следующий ход за нами.

Повисла тишина, потом раздался голос Лероя:

- За нами?

- Нам приказано взорвать дамбу! – Уиндхэм был полон энтузиазма.

Со всех сторон посыпались вопросы, но Уиндхэм ответил только на один.

- Когда? Я пока не знаю. В течение трех дней, вероятно.