Наводчики, повернув большой винт с тыльной части ствола, приподняли прицел на полдюйма. Орудие наскоро протерли губками, оно зашипело. Амбразуру снова заткнули, опасаясь неминуемого ответного огня из города. В дуло полетели картузы с порохом, их прибили банником, закатили ядро. Сержант нагнулся над запальным отверстием, забил в него гвоздь, проткнувший картузы насквозь, и вставил запал – трубку, наполненную отборным сухим порохом. Рука его взметнулась вверх, офицер коротко прокричал приказ, и габионы снова откатили с огневой позиции. Солдаты присели, зажав уши руками, сержант поднес к запалу длинную тлеющую спичку, и пушка подпрыгнула на своей деревянной платформе. Ядро ударило в палисад Пикурины, разбив несколько бревен и обрушив град свежих щепок на защитников – пришел черед для радостных криков британцев.

Форрест глянул на форт в подзорную трубу, прицокнул языком и повернулся к Шарпу:

- Бедняги. Наверное, им не особенно приятно.

Шарп едва сдержал смех:

- Конечно, нет, сэр.

- Я знаю, Шарп, что вы считаете меня слишком уж милосердным к врагам. Возможно, вы правы, но я представляю на их месте моего сына – и ничего не могу с собой поделать.

- Мне казалось, ваш сын – гравер, сэр.

- Да, Шарп, именно так, но если бы он был французским солдатом, он мог бы быть там, вот что удручает.

Шарп задумался было, пытаясь поспеть за воображением Форреста, но сдался и снова повернулся к форту. Другие британские пушки уже взяли прицел, и тяжелые ядра начали методично крушить хлипкие укрепления. Французы были в ловушке: отступить они не могли - поджимало озеро - и понимали, что с закатом канонада закончится атакой пехоты. Форрест нахмурился:

- Почему они не сдаются?

- А вы бы сдались, сэр?

- Конечно, нет, Шарп. Я же англичанин! – обиделся майор.

- А они – французы, сэр, и тоже не любят сдаваться.

- Подозреваю, что вы правы, - Форрест и в самом деле не мог понять, почему французы, нация, которую он считал по большей части цивилизованной, должны сражаться в такой безвыходной ситуации. Допустим, американцы воюют за республиканский строй: от молодой нации трудно ждать осознания всех опасностей такой политической системы. Но французы? Форрест никак не мог этого понять. Хуже всего то, что французы – самая сильная с военной точки зрения нация на земле, и именно она, зарядив мушкеты и оседлав коней, распространяет зло республиканства. Британцы, естественно, обязаны избавить мир от подобной заразы. Форрест считал войну крестовым походом во имя духовных ценностей, битвой за благопристойность и порядок, а победа Британии будет означать, что Всевышний, который, разумеется, не одобряет республиканских настроений, благословил ее солдат.

Однажды он даже изложил свои мысли майору Хогану и был глубоко потрясен, когда инженер с ходу опроверг его идеи: «Дорогой мой Форрест! Мы сражаемся исключительно из-за прибыли! Если бы Бони не закрыл португальские гавани для британцев, вы бы уютно посапывали в своей постели в Челмсфорде». Форрест припомнил этот разговор и взглянул на Шарпа:

- Шарп, а вы зачем сражаетесь?

- Сэр? – Шарпу на секунду показалось, что Форрест предлагает сдать армию защитникам Пикурины. – Зачем нам сражаться?

- Да, Шарп. Зачем лично вы сражаетесь? Вы против республиканства?

- Я, сэр? Да мне даже слова такого не выговорить, - он улыбнулся Форресту. – Боже мой, сэр, мы всегда дрались с французами. Даже лет двадцать назад или около того. Если бы мы этого не делали, они бы нас завоевали, и нам бы пришлось есть улиток и говорить по-французски, – он рассмеялся, но заметил, что майор серьезен.