Шарп двигался машинально, спотыкаясь о камни, но медленно удаляясь от все еще стоявшей дамбы.

- Устояла?

- Да, сэр. Стоит. Пойдемте!

Шарп выдернул руку:

- Она стоит!

- Я знаю! Пойдемте!

Дамба все еще стояла! Горящие обломки освещали огромную стену - поврежденную, но не побежденную.

- Она стоит!

- Пошли! Ради Бога, двигайтесь!

Шарп споткнулся о чье-то тело и тупо посмотрел под ноги. Новый прапорщик. Как его зовут? Он не мог вспомнить, а мальчик был мертв – и все напрасно!

Харпер потянул Шарпа под прикрытие деревьев, другой рукой таща тело Мэттьюза. Шарп шатался, боль пронзила ногу, на глаза навернулись слезы. Это был крах, полный и бесповоротный, погиб мальчик, который должен был жить – и все потому, что Шарп пытался доказать, что годен не только быть на побегушках или следить за багажом. Как будто чья-то злая воля решила сокрушить его самого, его гордость, его жизнь, все надежды – и, как бы в насмешку, именно в тот момент, когда ему есть ради чего жить. Наверное, сейчас Тереза укачивает разбуженного грохотом ребенка – но Шарп, спотыкаясь и падая в ночи, чувствовал, что этого ребенка он никогда не увидит. Никогда. Бадахос убьет его, как убил несчастного мальчика, как убивал сейчас все, ради чего Шарп трудился и сражался все девятнадцать лет солдатской жизни.

- Тупые ублюдки! – из темноты возник Хэйксвилл, его голос звучал кваканьем тысяч лягушек. Он ухмыльнулся и ткнул пальцем в Харпера: - Ты, безмозглый ирландский ублюдок! Вперед!

Хэйксвилл подгонял отстающих стволами огромного ружья, ранее принадлежавшего Харперу, и Харпер, все еще поддерживавший Шарпа под руку, почувствовал едкий запах пороха. Из ружья явно стреляли, и у Харпера вдруг появилось ощущение, что он знает, откуда был сделан выстрел, сразивший Шарпа. Харпер повернулся к Хэйксвиллу, но сержант уже исчез в ночи.

Окровавленная нога Шарпа подвернулась, он поскользнулся, и Харперу пришлось подхватить его поудобнее. Слова ирландца потонули во внезапном перезвоне колоколов: звонил каждый колокол на каждой церкви Бадахоса, и Харперу на секунду показалось, что они отмечают неудачу британцев. Потом он вспомнил, что уже, должно быть, полночь, а значит, наступило воскресенье, Пасхальное воскресенье, и колокола звонят в честь величайшего из чудес. Харпер прислушался к какофонии и дал себе самое нехристианское из всех возможных обещаний. Он совершит собственное чудо. Он убьет человека, который пытался убить Шарпа. Даже если это последнее, что он может сделать, он убьет человека, которого нельзя убить. Насмерть.

Глава 19

- Лежите смирно! – пробурчал доктор, не столько для Шарпа, который был недвижим, сколько по привычке. Он повертел в руках щуп, осмотрел его и тщательно вытер фартуком, прежде чем аккуратно сунуть в рану на бедре Шарпа. – Кажется, вам неплохо досталось, мистер Шарп.

- Да, сэр, - прошептал Шарп. Нога горела, как покусанная ядовитой змеей.

Доктор поворчал и нажал сильнее. Из раны хлынула кровь.

- Ага! Замечательно! Замечательно! Я ее нащупал, - он надавил чуть сильнее, пытаясь кончиком щупа подцепить пулю.

- Господи!

- Да, это очень помогает в беде, - машинально заметил доктор. Он выпрямился, оставив щуп в ране: - Вам повезло, мистер Шарп.

- Повезло, сэр? – ногу дергало по всей длине, от лодыжки до паха.

- Повезло, - доктор взял стакан кларета, который ординатор всегда держал полным, и снова поглядел на щуп, затем перевел взгляд на Шарпа. – Резать или не резать, вот в чем вопрос. Как у вас с живучестью?

- Хорошо, сэр, - вместо ответа вышел стон.

Доктор шмыгнул носом – его простуда со дня порки Харпера не прошла:

- Может, она там и останется, мистер Шарп, но я считаю, что нет.