Изменить размер шрифта - +
Что-то новое в истории шпионажа! Да и можно ли вообще это назвать шпионажем? Впрочем, до названия ему нет никакого дела. Это может называться как угодно — важно, что он хотел распутать эту историю, и он ее распутал. Прием, которым был получен портфель, можно назвать сомнительным, но, черт возьми, он же действовал в собственной стране, защищая интересы своей страны!

Не доезжая до конюшни, он прихватил портфель и сверток с одеждой, спрыгнул на углу — и хлестнул серую. Некоторое время следил, как кобыла трусит по мостовой к конюшенным воротам. Вошел в ближайший подъезд, отклеил бороду, тщательно переоделся, засунул кучерскую экипировку под лестницу. Домой добрался на извозчике. Открыл дверь.

Полина стоит в прихожей. Глаза спокойны, только чуть дрожат губы. Беззвучно повернул ключ, положил портфель на столик. Она подошла, осторожно прижалась подбородком к его плечу, затихла, будто вслушиваясь.

— Господи, как я боялась! Если бы ты знал, как я боялась.

— Понимаю. Но сейчас все позади.

— А Танака? — посмотрела в глаза, проверяя.

— Не беспокойся. С ним все в порядке. Но вот что — здесь тебе оставаться небезопасно. К вечеру я что-нибудь придумаю, а пока лучше перебраться в другое место. У тебя есть знакомые?

— Есть подруга. Она живет на Лиговке. Лиговка, семь, квартира сорок один. Там даже есть телефон: пятьдесят два — семьсот пятнадцать.

— Отлично, — он забросал на листке цифры. — Вот номер, по которому будут знать обо мне. Спросишь Зубина, это мой товарищ. Ну, иди, — поцеловал ее, она выскользнула в дверь. Вызвал по телефону Зубина, услышал хриплый голос:

— Да? Кто это?

— Андрей, извини, что разбудил. Это я, Губарев.

— Саша… Что случилось?

— Объясню потом. Мне очень нужно с тобой встретиться.

— Хорошо. Приезжай.

— Нет, лучше ты подойди. Скажем, часа в четыре дня к памятнику Петра?

— Хорошо.

— До встречи.

 

31.

 

Войдя к Курново, Губарев сразу же понял: полковник не в духе. Вытянулся.

— Разрешите, Владимир Алексеевич?

Шеф ПКРБ скользнул по Губареву безразличным взглядом, на портфеле, который он держал в руке, даже не задержался. Пришлось повторись:

— Разрешите?

— Проходите, ротмистр. Но я ведь вас, кажется, просил не появляться здесь без моего вызова.

Он уже знает о портфеле. А вот о записке — вряд ли. Губарев подошел, положил портфель на стол. Курново покосился.

— Что это?

— Владимир Алексеевич, мне удалось выяснить истинные цели господина Киёмуры. Он же Ахметшин, он же Шарипов.

Курново смерил его взглядом, поднялся, сделал несколько шагов по кабинету. Остановился у карты Российской империи, изучая район Сахалина. Повернулся.

— Наслышан, наслышан. Вы использовали мадемуазель Ставрову, она заманила Танаку, и вы силой отобрали у него личный портфель.

— Простите, это не его портфель.

— Не его? Чей же?

— Это портфель господина Киёмуры. Он передал его господину Танаке. Именно это обстоятельство убедило меня в том, что там содержатся важные компрометирующие материалы.

— Убедило, говорите? — Курново подошел к столу, придвинул к краю лист бумаги. — Полюбуйтесь.

«Представление посла Японии в России бар. Мотоно Ичиро градоначальнику Санкт-Петербурга свиты Е. В. ген.-майору Д. В. Драчевскому». Копия, помеченная сегодняшним числом.

— Это представление Мотоно сделал утром. В нем посольство обвиняет русское правительство, а заодно и контрразведку в вопиющем нарушении норм охраны дипломатического статуса, пренебрежении долгом, обязывающим пресечь разгул германского терроризма, и черт знает в чем еще.

Быстрый переход