10. Третий гость

^{(Из записных книжек де Мариньи)}

Уже совсем рассвело к тому времени, как мы с Титом Кроу дочитали документ, который нам дал Писли. Когда мы оторвались от письма, наш гость приобрел чрезвычайно деловой вид. Он надел очки с маленькими стеклами, закатал до локтя рукава рубашки и обложился папками, блокнотами и прочими бумагами из своего портфеля. Он сказал нам, что переборол усталость, и, поскольку ему удалось поспать в самолете, теперь он привел часы своего организма в норму. Но все же он мечтал немного вздремнуть в «Мерседесе» по дороге в Лондон и Британский музей. Он заверил нас в том, что этот короткий сон полностью его освежит.

«Лондон и Британский музей». Обычный мир, казалось, лежал на расстоянии в несколько световых лет от нас. И все же за зарешеченными окнами занимался бледный рассвет, и его белесые пальцы тянулись к далекой столице, и это казалось так обычно, так нормально. Начинался новый день. Мы с Кроу здорово устали, однако близость звездных камней сообщала нам такую радость и защиту, что мы не имели ничего против тяжести в теле — главное, что была ясность в голове, а сознание освободилось от зловещего гипноза хтонийцев.

Я отправился в камбуз за беконом и яйцами для завтрака и прошел по короткому коридору, соединявшему жилые каюты с камбузом. Неожиданно плавучий дом сильно тряхнуло, меня бросило вперед, и я ударился о дверь камбуза. Из каюты послышался звон бьющихся стаканов, стук падающих с полок книг и испуганный голос Кроу:

— Что за чертовщина?

Я открыл окошко камбуза, выглянул на палубу и обвел взглядом реку. На горизонте, над далекими крышами домов и верхушками деревьев как раз появился край солнца. Дул легчайший ветерок, река была бела от пелены тумана.

«Что за чертовщина?» — мысленно повторил я ругательство Титуса Кроу. Может быть, с утра пораньше по реке какой-то псих промчался на мощной моторке? Но нет, это вряд ли могло случиться — я бы услышал шум мотора. И к тому же так взбудоражить реку мог разве что океанский лайнер! Я размышлял об этом, когда «Мореход» снова качнуло и накренило — на этот раз под углом градусов в двадцать. Мне почему-то сразу припомнилось письмо Джордана.

— Де Мариньи! — донесся до меня крик Кроу в открытое окошко, и я тут же услышал, как он скользит по накренившейся палубе. — Анри! — Я услышал его торопливые шаги. — Достань свой чертов пистолет, быстро!

В голосе Кроу звучали тревога и непривычный для него страх.

— Нет, нет! — послышался громкий голос профессора Писли. Плавучий дом снова тряхнуло и накренило. — Так не получится, Кроу. Серебряные пули против этой твари бесполезны.

Какой твари?

Я выбрался за дверь камбуза, в коридор, прошел по каюте и поднялся на три ступеньки вверх, на палубу. Там, с побелевшими от ужаса лицами, вцепившись в поручни, стояли Кроу и Писли. Как только «Мореход» выровнялся, я подбежал к ним.

— Что случилось, Титус? Что это было?

— Там что-то есть, Анри, в воде. Что-то огромное! Только что оно поплыло к нашей лодке — но замерло футах в пятидесяти и погрузилось в воду. Думаю, это морской Шоггот — в точности такой, как те чудища, что мне снились.

— Верно, морской Шоггот, — выдохнул Писли. — Одна из Глубоководных тварей. Этот проплыл от самого глубокого Г’лл-хо на север, похоже. Он не сможет сделать нам ничего плохого.

Говорил-то Писли так, словно это и вправду было так, но голос у него дрожал.

Реку по-прежнему окутывал густой туман. Его млечные щупальца и завитки поднимались почти к палубе плавучего дома, и казалось, что мы стоим на плотике посреди молочной реки.