Рукав рубашки уже пропитался кровью. Густые красные капельки катились вниз по манжете и окропляли ладонь. Свиток, к которому я прикоснулся, тоже пропитался моей кровью и мне почему-то показалось, что он нагрелся у меня на груди. От моей холодной кожи тепла не исходило, огонь струился только по венам, так каким же образом пергамент мог накалиться. Только из зева растопленного камина может исходить такой жар.

 -- Тебе не кажется, что сама атмосфера в этом замкнутом и в то же время необъятном пространстве напоминает о приходе судного дня...по крайней мере для одного из нас, - жестоко намекнул Ротберт, вытирая тыльной стороной ладони кровавый пот с уже гладкого, без шрамов лба.

 -- Для одного из нас? - как эхо повторил я и нахмурился. Зала, действительно, была слишком мрачной, а гул хора духов вполне мог напомнить о судном дне, на миг мне показалось, что я вижу их - сонм призрачных полупрозрачных и гибких, как тростник существ, которые кружат над полом, вьются над мраморными плитами, как стрекоза над водой. Очертания бледных изогнутых крыл замелькали в воздухи, если бы здесь было свеча, то регулярные, сильные взмахи множества крыл тут же бы затушили ее. Поэтому в зале и не было светильников, догадался я. Для освещения был предназначен стеклянный купол в вышине - потрясающая, гениальная выдумка зодчего теней, и какое невероятное стекло, хоть оно и прозрачно, а из него льется почти радужный свет в любое время суток. Жаль, что этого света недостаточно, чтобы разогнать мглу вокруг нас. Даже его лучи здесь кажутся тусклыми и скудными.

 Я зажмурился, чтобы не видеть множества призраков, пронизавших все воздушное пространство вокруг нас. Мне не хотелось думать о плохом, только о приятном, о том, как я учу Розу аккуратно выводить пером на бумаге колдовские символы, о том, как читаю стихи ей вслух, как застегиваю у нее на шее новое ожерелье, преподнесенное в подарок. Да, лучше думать об этом, такие мысли придают сил и возрождают желание жить. Я вальсирую с Розой, а за моей спиной полощет крыльями, будто пританцовывая, огромная тень дракона, которой ни чуть не смущалась Одиль и которой немного побаивалась мой прелестная Инфанта. Я танцую с Розой, одной ладонью сжимаю ее тонкую ручку, а та рука, которую я положил ей на талию, как того требует танец, на самом деле вовсе и не рука, а золотистая с пятью изогнутыми когтями длань дракона. Нет, это не слишком безобидное воспоминание. Я постарался вспомнить, как учил Розу фехтовать в галерее статуй, как звенели наши шпаги под аккомпанемент ее веселого смеха, как следили за нами пустые мраморные глаза множества скульптур. Я сам звонко рассмеялся от таких приятных воспоминаний, чем немало смутил Ротберта. Конечно, он был ошарашен, наблюдая за тем, как я, почти, что перешагнувший через порог смерти, вдруг начинаю хохотать, как безумец.

 Мои пальцы импульсивно сжали свиток. Я вытащил тугую трубочку из-за пазухи. Пергамент, испещренные множеством колдовских знаков, в том числе и тех, которые сформулировала и приписала в конце Роза, как будто напоминал мне о том, что главная непобедимая сила на моей стороне. Краем глаза я заметил, что Роза достала спрятанный под корсетом клочок бумаги и неуверенно комкает его в руках, словно спрашивая меня стоит ли ей вмешаться. Она лихорадочно соображала, не разозлюсь ли я потом на нее за то, что она посмела встать между мной и моим соперником.

 Туго свернутый пергамент начал пульсировать в моих пальцах, как живое, вынутое из груди сердце. В первый миг я даже с ужасом подумал, а вдруг в предсмертных судорогам, мне удалось разорвать ногтями плоть и вытащить собственное сердце, так сильно было биение свитка в моей руке. Я разжал пальцы и выпустил его. Кровь стучала в висках, так, что все звуки в зале, шорохи, шепот, шарканье наших шагов слились для меня в одну сплошную череду ударов гонга. Только крик князя на миг выделился из какофонии звуков настолько, что даже я различил его и содрогнулся от отвращения.